Петр Великий (Том 1)

— Не решено, государь… Все какие-то справки собирают. А меня третий год здесь держат и домой не дают съехать… а мне крайняя нужда. Коли не могут, государь, в три года справки собрать, повели, государь-батюшка, в Сенат перенести, как повелено тобою… а мне, рабе твоей, позволь домой ехать и явиться в срок, как слушать надо. С голоду вдалеке от землишки моей, отцовской вотчины, здеся помираю и разоряюся безвинно, сирота твоя. Матушка государыня, Катерина Алексеевна, окажи милосердие… попроси государя оказать мне милость, бедной и сирой!..

И, чуть не на колени падая, бросилась Балакириха ловить руку государыни, пока государь смотрел в челобитную.

— Хорошо! — сказал государь. — Я посулю кесарю в Сенат взять ваше дело, коли три года пройдут. Он и сам до того не доведёт… Будь покойна.

Розыск по уходу царевича в чужие земли уже начался в Москве, и князь-кесарь каждый день самолично являлся к государю за приказаниями.

И в этот день пришёл кесарь.

Завидя ещё его, государь уже крикнул:

— Нельзя вам давать никакого разбора! Волокиты насмерть не терплю и не вижу другого средства, как закрыть твой приказ и к Сенату его приписать.

— Помилуй, государь… И то день весь и часть ночи прихватываю, слушая дела… Отец в последние годы прихварывал, так, может, запустил… Я все, почитай, спустил, что позадержалось…

— Коли два с половиной года собирали справки, довольно, кажется, было времени… Вспомни, что я сам прислал разобрать дело сержанта Балакирева с матерью.

— Сам знаю, государь, что залежалось у отца это дело; да есть, кажется, возможность помирить…

— А если не помирятся?

— Решить придётся тогда, как есть… коли и не все справки будут собраны.

— Хорошо! Даю полгода на ваши справки. Сегодня седьмое число февраля — на седьмое августа чтобы было разобрано бесповоротно. Смотри, князь, я помнить буду и… спрошу.

— Ваше величество коли приказать изволил слушать седьмого августа дело Балакиревых, письменный указ дам, не токмо на словах.

— А до этого срока с подпиской пусти ответчицу в деревню, если просить будет… И срок этот ей объяви, с подписью на её челобитной.

И передал кесарю челобитную.

Понятно, что все уже тут нужно было без слов точно выполнить.

Помещицу отпустили. Привела она у себя в порядок дела. Конечно, нашлось-таки кой-чего, хотя невестка и здравствующая ещё сватья, мать её, хозяйствовали как нельзя лучше и ничего не утеряли, не упустили ничего, казалось, к выгоде хозяйской.

Седьмое августа застало Алексея в самых дурных обстоятельствах. Жил он, положим, у Андрея Матвеича, но по смерти царицы-сестры и того дела были плохи, а процесс, погубивший общего друга — Кикина, — навёл подозрение царя на всех Апраксиных: что они расположены к виноватому царевичу больше, чем к великому государю. Насколько справедливо такое заключение, мы говорить не будем: а пока оно не рассеялось, к царю с просьбою ни один из Апраксиных пойти не решился бы. Тем более — просить о рассрочке платежей в казну или о прибавке вотчин, хотя бы под именем царицы-сестры захвачены были у брата, как случилось с Андреем Матвеичем.

Лукерья Демьяновна уже в шесть часов утра, прямо от ранней обедни, приехала в приказ. Вот и князь-кесарь сел на своё кресло и потребовал истца и ответчицу. Истец ещё не являлся. Князь недовольный вообще явился в приказ свой, а тут ещё промедленье слушанья по милости истца. Живо представилась кесарю распеканция царская за медленное веденье дела, и он, едва владея собой, крикнул дьяку, благоприятелю и советнику Лукерьи: «Семеро одного не ждут! Читай! А коли явится, я из него выбью Андрюшкино похмелье».

Доклад прежде всего, по собранным справкам, вывел полное количество животов казнённого Елизара Червякова за погашением государственного начета.