Петр Великий. Личность и деятельность

Сам Петр однако мало пользовался своей властью и все предоставил матери; она же передала свои полномочия брату Льву Кирилловичу Нарышкину, Тихону Никитичу Стрешневу и князю Борису Алексеевичу Голицыну. Первый ведал внешнюю политику, второй внутреннее управление, а последний «правил весь низ (Поволжье) так абсолютно, как бы был государем». Современники не находили, чтобы после Софьи при царице Наталье дела пошли лучше. «Сия принцесса (говорит князь Борис Куракин) доброго темпераменту, добродетельного, токмо не была ни прилежная и не искусная в делах и ума легкого»; поэтому «правление оной царицы Наталии Кирилловны было весьма непорядочное и недовольное народу и обидимое». Петр ничего этого не хотел знать; он жил своими личными интересами и весь ушел в потехи. А так как теперь над ним не было Софьи и ему некого было стесняться, то его потехи получили новый размах и характер. В ту пору, когда Петр, сидя в Троицком монастыре, собирал силы против Софьи, к нему туда, вместе с прочими служилыми чинами, приехало много иноземцев; «и в ту бытность в Троицком монастыре (говорит князь Куракин) князь Борис Алексеевич Голицын тут привел в милость иноземцев, как: Петра Гордона генерала, полковника Лефорта, Р. Страсбурга, Ив. Чамбурса и других многих».

С этих пор, по мнению Куракина, началась милость Петра к иностранцам и короткость («фамилиарите») с ними. «И по приходе к Москве начал его величество в (Немецкую) слободу ездить через предвождение его же князя Б. А. Голицына». Действительно, в первые годы по свержении Софьи Петр открыто начал посещать Немецкую слободу и завязал там дружеские и любовные связи, вводившие в соблазн истовых москвичей. С другой стороны увлечение навигационным спортом в это время приняло у Петра характер страсти. Не довольствуясь простором Переяславского озера, он «по такой своей склонности к морскому ходу и по своей куриезите обыкновенной ходил дважды к городу Архангельскому видеть море». Мать пугалась за сына, молила его быть осторожнее, не пускаться в море. Но отбившийся от ее рук сын отвечал на страхи матери веселой шуткой. Из Архангельска он сообщал ей, что ждет там кораблей из Амстердама: «чего для изволишь печалиться обо мне? Изволила ты писать, что предала меня в паству матери божьей; и таково пастыря имеючи, почто печаловать? тоя бо молитвами и предстательством не точию я един, но и мир сохраняет господь». На суше Петр не был безопаснее, чем на море, так как в эти годы его «потехи Марсовы» приняли характер больших маневров с изрядным количеством пострадавших. «Потешные бои», иногда, по словам Петра, равнялись судному дню, и их участники рисковали «переселиться в вечные кровы по чину Адамову, идеже (утешал Петр) и всем нам по времени быти». Так воспользовался своей политической победой молодой государь: «не честь он, государь, делает, — бесчестье себе», говорили о нем современные наблюдатели.

В эти годы (1690–1694) безответственных и безудержных «потех» в Немецкой слободе, на кораблях и на маневренных полях окончательно выявились все те склонности и особенности характера Петра, которые вызвали против него определенный протест и недоумение. Борис Куракин посвятил этим годам в жизни Петра особую любопытнейшую характеристику. По его замечанию, уже в эти годы вследствие небрежения Петра, начал рушиться исконный чин Московской дворцовой жизни, «церемоний придворных». Куракин о них говорит: «уже в то время начало самое настало им иссякнуть, а наивпервых выходы в соборную церковь отставлены были, и един царь Иоанн Алексеевич начал ходить; также одеяние царское отставлено и в простом платье (Петр) ходит. Также публичные авдиенции многим отставлены (как были даваны авдиенции приезжим архиереям, посланникам гетманским, для которых бывали выходы народные), но уже оным даваны были авдиенции при выходах просто». «Последние церемонии дворовые отправлялися как обыкновенно» (по словам Куракина) при торжествах рождения и крещения сыновей Петра царевичей Алексея (февраль 1690 г.) и Александра (октябрь 1691 г.). А затем пошли новые порядки.