Предстоящая кампания должна была стать главным испытанием созданной королем военной машины. С самого начала было ясно, что задуман грандиозный поход. Чтобы провести армию из центра Германии более чем на тысячу миль на восток, к Москве, требовалась отвага, равная отваге Ганнибала или Александра Македонского. За три года до этого, когда состоялся знаменитый поход Мальборо, завершившийся битвой при Гохштедте (Бленхейме), англичане преодолели 250 миль от Нидерландов до Баварии. Но солдаты Мальборо двигались по густонаселенной местности, держась вблизи Рейна, по которому плыли суда с припасами. При необходимости полки могли погрузиться на эти суда, спуститься вниз по течению и вернуться на исходные позиции. Карлу предстоял вчетверо более долгий путь, пролегавший через долины, болота, леса и реки, где дорог было мало, да и людей немного. И случись неудача, отступать пришлось бы тем же путем.
Тем не менее Карл был уверен в себе и на сердце у него было легко. Пока колонны шведской пехоты и кавалерии в сопровождении артиллерии и подвод тянулись по дорогам Саксонии, Карл с эскортом из семи офицеров инкогнито завернул в Дрезден, чтобы провести вечер в обществе своего бывшего неприятеля, курфюрста Августа. Он нагрянул так неожиданно, что застал курфюрста в халате. Монархи обнялись, Август накинул кафтан, и они вдвоем отправились на верховую прогулку по берегам Эльбы. Ничто не омрачало встречу двоюродных братьев, и Карл уже не испытывал неприязни к Августу, который шесть лет назад напал на него и которого он так упорно стремился свергнуть с трона, не один год гоняясь за ним по польским равнинам. Теперь, когда Август был наказан, Карл относился к нему безо всякого предубеждения. Король осмотрел знаменитые коллекции Зеленого Свода, девятью годами раньше вызывавшие восхищение Петра, и нанес визит своей тетушке, сестре матери, – вдовствующей курфюрстине Саксонии. Это была последняя встреча Карла с тетушкой и кузеном[41].
В Дрездене царила безоблачная атмосфера, но приближенные Карла тревожились за государя, отправившегося в столицу бывшего врага под охраной всего семи человек. Карл, вернувшись, посмеялся над их страхами и сказал: «Мне ничто не угрожало. Моя армия была на марше».
То, что Карл вознамерился покинуть пределы Польши и вторгнуться в Россию, не было для Петра большой неожиданностью. Карл расправился с Данией и Польшей – теперь настал черед России. Еще в январе 1707 года царь издал приказ о создании заградительной зоны опустошения, с тем чтобы армия неприятеля не могла пополнять в дороге припасы. Для начала посланные Петром казаки и калмыки принялись опустошать Западную Польшу, которой предстояло первой встретить шведскую армию. Горели польские местечки, разрушались мосты. Равич, где в 1705 году находился штаб Карла, был стерт с лица земли, а колодцы завалены телами защитников-поляков.
Укрываясь за выжженной пустыней, Петр неустанно заботился об усилении своей армии. Царские агенты рыскали в поисках новобранцев. Рекрутов было не так-то просто сыскать, и тут Петру помогали прибыльщики. Так, брянский дворянин Безобразов донес, что в их округе в последнее время умножилось число молодых подьячих и церковных служителей, из которых вполне могут получиться драгуны. Петр в ответ послал указ: «Разобрать и годных в службу написать». Петр сумел обратить себе на пользу и проявленную шведами жестокость. Шведы отрубили по два пальца на правой руке сорока шести пленным русским солдатам и отослали их обратно в Россию. Петр был возмущен тем, что содеяли шведы, которые и его самого, и его народ почитали за варваров и отказывались признавать христианами. По словам Уитворта, чтобы обратить зверство шведов против них самих, «царь разослал этих [увечных] солдат по полкам, дабы они служили живым примером для своих товарищей и те знали, чего им следует ожидать, если они попадут в руки безжалостного неприятеля».
Готовясь к самому худшему, царь приказал возвести укрепления и в самой Москве. В середине июня в столицу был прислан военный инженер Василий Корчмин с приказом укрепить Кремль и другие защитные сооружения. Несмотря на предпринятые усилия, в городе со страхом ожидали приближения шведов. «Здесь все говорят только о войне и о смерти, – писал австрийский представитель в Москве Плейер. – Многие купцы, собираясь будто бы в Архангельск на ярмарку, куда всегда ездили одни, берут с собой жен и детей. Богатые иноземные торговцы, захватив семьи и имущество, спешно отправляются в Гамбург, тогда как механики и мастеровые идут в услужение к русским. Иностранцы в Москве и пригородах ищут защиты у своих послов, опасаясь не столько насилия со стороны шведов, сколько всеобщего бунта и резни, поскольку на Москве все озлоблены непомерными налогами».