Петр Великий. Деяния самодержца

«Меня предупреждали, – продолжает Шлейниц в своем письме к герцогу, – что поскольку царь меня едва знает, то я должен первым обратиться к нему. Поэтому я ему сказал, что Ее царское величество спрашивает, очень ли сильно царевич влюблен в принцессу. Я заявил, что уверен, что царевич с нетерпением ждет отцовского согласия, необходимого для полного его счастья. Царь отвечал через переводчика: „Я не хочу откладывать счастье моего сына, но в то же время не хочу совсем лишиться своего собственного счастья. Он мой единственный сын, и я желаю после окончания кампании лично присутствовать на его свадьбе. Она состоится в Брауншвейге“. Он пояснил, что не волен вполне собою распоряжаться, так как его ожидала встреча с врагом сильным и скорым на перемещения, но что он постарается устроить так, чтобы осенью поехать на воды в Карлсбад, а оттуда – в Вольфенбюттель».

Через три дня прибыл свадебный контракт, подписанный герцогом Вольфенбюттельским без изменений. Петр призвал к себе посла Шлейница и приветствовал его немецкой фразой: «У меня для вас отличные новости». Он показал контракт, и когда Шлейниц поздравил царя и поцеловал его руку, Петр сам трижды расцеловал его в лоб и в щеки и велел принести бутылку своего любимого венгерского вина. Зазвенели бокалы, Петр два часа воодушевленно рассказывал о своем сыне, об армии, о грядущем походе на турок. Позднее польщенный Шлейниц писал герцогу: «Я не в состоянии как следует передать Вашему высочеству, с какой ясностью суждений и скромностью царь говорил обо всем».

Уверенность Петра, что кампанию против турок он завершит достаточно скоро, чтобы успеть подлечиться на карлсбадских водах и попасть на свадьбу сына, отразилась и в беседе, которая состоялась тогда же у них с Августом. Саксонский курфюрст еще раз вступил в Варшаву и потребовал вернуть ему польскую корону, а его соперник Станислав бежал вместе с отступавшими шведами в Померанию. Август намеревался преследовать врагов и осадить находившийся у шведов балтийский порт Штральзунд. Петр обещал выделить на поддержку Августа 100 000 рублей и передал под его командование 12 000 русских солдат. Петровский план действий против турок, смелый до безрассудства, состоял в том, чтобы идти в низовья Дуная, переправиться через реку чуть выше впадения ее в Черное море и двигаться по Болгарии на юго-запад до тех пор, пока под угрозой не окажется вторая столица султана, Адрианополь, или даже сам сказочный Константинополь. Русская армия, которую царь собирался взять с собой, была невелика – 40 000 пехоты и 14 000 конницы – по сравнению с полчищами, которые мог выставить против него султан. Но Петр рассчитывал, что, как только он вступит в христианские провинции Османской империи, граничащие с Россией, его встретят там как освободителя и в его армию вольются 30 000 валахов и 10 000 молдаван. Тогда численность его войск достигнет 94 000.

Этот план наступления был отчасти задуман как способ отвести войну от Украины, опустошенной из-за шведского вторжения и предательства Мазепы, где наконец-то хоть ненадолго воцарилось спокойствие. Ведь если бы османская армия вторглась в украинские степи, кто знает, на чью сторону встали бы непостоянные казаки. Переводя боевые действия на османскую территорию, Петр во всяком случае мог не беспокоиться об этом. Уж лучше ему самому сеять смуту среди беспокойных подданных султана, чем испытывать это на себе.

Петр не без оснований ожидал помощи при вступлении армии на земли христианских провинций. Все годы своего царствования он непрерывно получал обращения от представителей православных народов Балкан – сербов, черногорцев, болгар, валахов, молдаван. С тех пор как он нанес султану в 1698 году ощутимый удар и взял Азов, они с новой силой стали лелеять мечту об освобождении и не скупились на обещания. Они клялись, что если на их земли ступит русская армия, то к ней присоединятся местные войска, продовольствия будет вдоволь, поднимется все население. Между 1704 и 1710 годами в Москву четыре раза приезжали сербские вожди, чтобы побудить россиян к действиям. «У нас нет другого царя, кроме православнейшего государя Петра», – говорили они.

До Полтавы Петр, опасаясь любых шагов, способных толкнуть султана на нарушение перемирия 1700 года, отвечал на эти призывы осторожно. Но после Полтавы Толстой и другие русские агенты в Османской империи начали готовить почву для антитурецкого восстания. И теперь, весной 1711 года, час пробил. Во время церемонии, состоявшейся в Кремле перед его отъездом из Москвы, Петр огласил воззвание, в котором открыто объявлял себя освободителем балканских христиан. Он призывал всех их – и католиков, и православных – подняться против османских хозяев и добиться, чтобы «потомки поганого Магомета были изгнаны к себе на родину, в пески и пустыни аравийские».

Глава 21 Пятьдесят ударов на пруте