Петр Великий

В 1718 г., сидя за столом с королевой прусской, Петр принимается выделывать одной рукой, в которой держит нож, – такие резкие движения, что на Софию-Шарлотту нападает страх, и она хочет встать. Чтобы успокоить, он схватывает королеву за руку, но так ее стискивает, что королева вскрикивает. Он пожимает плечами: «У Екатерины не такие нежные кости». Замечание это делается им во всеуслышание.

Подобные черты болезненной нервности встречаются также у Иоанна Грозного и, пожалуй, одинакового происхождения: причина их – слишком сильные потрясения, испытанные в детстве. Старая Русь, в лице ее представителей стрельцов, осужденная на смерть, передает это наследие своему преобразователю. Но одновременно с ядом, к счастью, она дает ему и противоядие: великое дело, ожидающее его трудов, где очистится его кровь и закалятся нервы. У Иоанна не было столь благоприятной судьбы.

Тем не менее Петр по внешности был красивый мужчина очень высокого роста – ровно 2,045 метра, – смуглый – «такой смуглый, словно родился в Африке», утверждает один из современников, крепкого телосложения, величавой наружности, с некоторыми недостатками в манере держаться и досадной болезненностью, портящей общее впечатление. Одевался он плохо, неаккуратно, поражал небрежностью в одежде и часто менял платье, военное и штатское, иногда выбирая чрезвычайно странный костюм. Он совершенно был лишен чувства благопристойности. В Копенгагене, в 1716 г. он показывался датчанам в зеленой шапке, с черным солдатским галстуком на шее, с воротником рубашки, застегнутым крупной серебряной запонкой, украшенной поддельными камнями, как носили его офицеры. Коричневый сюртук с розовыми пуговицами, шерстяной жилет, очень узкие коричневые штаны, толстые, заштопанные шерстяные чулки и очень грязные башмаки дополняли костюм. Он соглашался носить парик, но требовал, чтобы он был совсем коротким – и его можно было прятать в карман, а собственные волосы, которые он забывал стричь, виднелись из-под низу. Волосы у него были очень длинные и густые. В 1722 г., во время похода в Персию, почувствовав, что они ему мешают, он велел себя остричь; но чтобы ничего даром не пропадало, будучи весьма бережливым, он приказал сделать из них новый парик: тот самый, что красуется на манекене Зимнего дворца. Подлинного в нем только эти волосы. Восковое лицо со стеклянными глазами слеплено по маске, снятой после смерти, и давление гипса на разлагающееся тело дало несообразные выпуклости и впадины. У Петра были круглые и полные щеки. Только один раз надевал он светло-голубой гродетуровый кафтан, вышитый серебром, в котором здесь увековечен, так же как вышитый пояс и пунцовые чулки с серебряными строками: в Москве в 1724 г., в день коронации Екатерины. Она собственными руками сделала великолепную вышивку этого костюма, и Петр согласился в него нарядиться по такому случаю. Но он остался в своих обычных башмаках, старых и заплатанных. Остальные части его одеяния, подлинные и из его действительного обихода, находятся в двух шкафах по сторонам трона – также поддельного, – на котором сидит манекен: поношенное платье из толстого сукна, шляпа без галуна, продырявленная пулей под Полтавой, сильно заштопанные серые шерстяные чулки. В углу – знаменитая дубинка, – довольно толстая палка с набалдашником из слоновой кости; с ней нам еще предстоит более близкое знакомство.

Приближенные государя, часто видали его неодетым: если ему было жарко, он, нисколько не стесняясь, снимал верхнее платье. Вообще он не признавал стеснений.

II

The souls joy lies in doing![10] Величайший поэт севера разгадал героя великой эпохи, образ которого я стараюсь воскресить, и в нескольких словах выразил весь его темперамент, характер и даже гений. «In Thatendrange war sein wahres Genie»,[11] – сказал также Поссельт. Да, его силой, его величием, его успехом была эта неиссякаемая энергия, делавшая из него и в физическом, и в духовном отношениях самого подвижного, неутомимого, полного «жажды деятельности» человека, из когда-либо существовавших на земле. Нет ничего удивительного, что легенда задумала превратить его в подкидыша, сына родителей-иностранцев: настолько сильно и во всех отношениях не подходит он к той среде, в которой родился! Он был свободен от всяких предрассудков, а его москвичи были полны ими; они были религиозны до фанатизма, он – почти вольнодумец; они опасались всякого новшества, он неустанно стремился к всевозможным нововведениям; они были фаталисты, он – человек инициативы; они стойко держались за внешность и обрядность, он доводил в этом отношении свое пренебрежение до цинизма; и наконец, и в особенности, они – вялые, ленивые, неподвижные, словно застывшие от зимнего холода, или заснувшие нескончаемым сном, он – сгорающий, как мы видели, лихорадкой деятельности и движения, насильственным образом заставляющий их очнуться от их оцепенения и спячки ударами палки и топора.