Читаем Петр Смородин полностью

Этот человек — один из вождей партии — в быту и в кругу близких товарищей был на диво простой, ясный, сердечный и отходчивый. А на охоте, которой он самозабвенно отдавался в редкие часы отдыха, превращался в простого Мироныча. И беспрекословно поступал в распоряжение опытных егерей.

И Петр Смородин был под стать Сергею Мироновичу: в работе — жаркий, в спорах — смелый и даже дерзкий. С людьми не лукавил, не хитрил, в обхождении всегда оставался доступным и чутким.

Образ его ясен из письма к Струппе. Только под нарочитой грубоватостью не удавалось ему скрыть удивительной деликатности в общении с товарищами, чуткости к их запросам и готовности почти совершенно забывать о себе, когда у других возникала нужда или горе.

Все знали, что он такой по натуре, по совести — без прикрас, открытый во всем — настоящий рабочий питерский парень с морской походкой вразвалку, в тельняшке, в синей косоворотке или свитере — смотря по сезону. Чертами крупен, с непослушной прядкой волос, часто падающей на лицо. И речь — грубовато-шутливая, добродушная, с мягкой иронией.

Сергею Мироновичу полюбился этот младший товарищ. Они виделись почти каждый день: завод, обком, райком, университет, школа, новостройка. Раз в пятидневку бросали все и уезжали на базу отдыха в Пушкино, в так называемую Володарку. Сергей Миронович обычно напоминал перед выездом:

— Собери белье, Петр!

Третьим в компании был шофер Кирова. Он подвозил друзей к бане, и начиналась натуральная русская парилка с березовым веником. Нахлестывали друг друга, вовсе не считаясь с чинами и возрастом. Часто Смородин оставался и ночевать в Володарке, а то и прихватывал там выходной день. И конечно, разговоры шли по душам и обо всем, что занимало и волновало обоих.

Домой к Смородиным Киров приезжал редко, как и Петр к нему. И вообще, у этих двух друзей домашний быт был не в чести.

Но к нуждам товарищей Киров был чуток бескрайно. И когда Петр Смородин занедужил, он позвонил, что явится к нему часов в десять вечера.

Конечно, Петр обрадовался этой встрече в домашней обстановке, хотя болезнь-то была по теперешним временам пустячная: вырвали ему зуб мудрости, но три дня не могли остановить кровотечение.

Анна Петровна, как старшая в доме хозяйка, переполошилась. И спросила у сына по простоте душевной:

— А есть-то Сергей Миронович будет?

— И это спрашивает придворная кухарка господ Гардениных! Непременно будет! Он вкалывал нынче с восьми утра и, бьюсь об заклад, не держал во рту ни росинки!

— Понятно, Петька. А что он любит?

— Он же охотник, любит рябчиков с моченой брусникой, — через силу пошутил Петр.

— Батюшки! — всплеснула руками Анна Петровна, мигом накинула платок на плечи и умчалась куда-то с корзинкой.

А к вечеру действительно были поданы на стол рябчики с моченой брусникой. И Петр, ему вдруг стало легче, со смехом рассказывал о своей выдумке, а Киров хохотал как мальчишка:

— Вот уж выдал меня за тонкого гурмана! Мне бы картошку в мундире, это ж еда богов!

Квартира Смородина на углу Большого проспекта и Шестнадцатой линии Васильевского острова произвела на Кирова в этот приезд гнетущее впечатление. Василеостровский секретарь, построивший десятки новых домов, ютился в двух маленьких комнатах: в одной он с женой, в другой — Анна Петровна с внучкой. На кухне готовила себе постель двоюродная сестра Маришка, приехавшая из Боринского. А в передней на двух креслах, когда-то присланных Кировым, безмятежно спал Маришкин брат Федька.

— Петя, так ты и живешь? — с недоумением спросил Киров, надевая тужурку над Федькиной головой.

— В лучшем виде живу, Сергей Миронович. У меня все есть!

— А Маришка с Федей? Их даже приткнуть негде. И своего письменного стола у тебя нет. Где же ты читаешь, пишешь?

— В райкоме, он рядом. И на кухне, когда все улягутся. А Маришка с Федькой — люди временные, устроятся, когда будут работать. Сейчас им отлично: тепло, светло. Другие хуже живут. Я с неделю назад был в рабочей семье с завода Козицкого: так там семь человек в одной комнате!

— Ну знаешь что, я с тобой на эту тему и говорить не хочу! — Он обратился к Елене Михайловне: — Вы позвоните мне завтра, и мы все устроим. Квартиру выберете сами. А Петру сообщите по телефону новый адрес.

Так появилась первая в жизни Смородина большая и удобная квартира на Кронверкской улице, в доме № 21. Почти рядом жил Киров, и они стали чаще встречаться вне работы. Иногда это случалось даже в третьем часу ночи. Сергей Миронович, закончив дела в Смольном, привозил Петра к себе домой, поднимался с ним в лифте на четвертый этаж, открывал дверь и зажигал все светильники.

— Киров любит свет! — говорил он, смеясь… Сергей Миронович временами страдал бессонницей.

Тогда он вырывался на несколько дней в Томилино, на базу отдыха обкома. Проходил день, и Петр получал приглашение приехать немедленно, а еще лучше с Майкой. Пока она не ходила в школу, отец брал ее всегда с собой. Там для нее были санки и пианола, для Кирова и Смородина — лыжи и охота, хотя Петр всегда считал, что охотник из него неважнецкий.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии