Петр Первый

По прошествии времени непримиримость Петра уступила место усталости. Жан Лефорт писал, что «царица долго стояла на коленях перед царем, испрашивая прощения всех своих проступков, разговор длился более трех часов, после чего они поужинали вместе и разошлись». Это было не простым примирением, но горьким осознанием истинного положения дел. Замкнувшись в себе, Петр чувствовал себя более одиноко, чем когда-либо. Он смотрел вокруг, но не находил никого, кому он бы мог довериться. Его друзья, самые близкие сподвижники, первые люди империи, высокопоставленные чиновники, все предавали его за деньги. Женщины, которых он выбирал, в конце концов оказывались ему неверны. Одураченный когда-то Анной Монс, осмеянный Евдокией, которая осмелилась его обмануть, даже будучи запертой в монастыре, он должен был признать, что его Катеринушка, его «маленькая сердечная подруга», как он ее еще вчера называл, оказалась не лучше остальных. Однако Петр считал, что она его любила искренне и на всю жизнь. Даже когда он оставлял ее ради встреч со своими любовницами, он хранил уважение к ней. Сейчас же он опасался ее как чужую. Его моральные и физические силы были истощены. Его вымотала эта супружеская драма. К тому же обострилась его каменная болезнь. У него болели почки; на бедрах появились гнойники. Тем не менее он не стал меньше пить и работать. Во время прогулки, услышав шум из дома немецкого булочника, который находился поблизости от Зимнего дворца, он зашел к торговцу и попал на свадьбу. Царь сел за стол и выпил изрядное количество на глазах у ошеломленных гостей.

Не в состоянии усидеть на месте, он отправился среди зимы посмотреть, как ведутся работы на Ладожском канале; затем поехал на заводы в Старую Руссу и к олонецким кузнецам. Там он расположился перед наковальней, выковал восемнадцать пудов железа и потребовал от хозяина кузнечного цеха заплатить ему за работу как простому рабочему, получил деньги и заявил, что на эту сумму он сможет купить себе пару сапог. Несмотря на плохую погоду, он уехал из Олонца верхом на лошади. В Лахте, маленькой деревушке недалеко от Санкт-Петербурга, он увидел, что плывший из Кронштадта бот с солдатами сел на мель недалеко от берега. Не раздумывая, царь бросился в ледяную воду спасать людей. Он метался взад-вперед, выкрикивая приказы. Стоя по грудь в воде, он гордился тем, что еще способен на сверхчеловеческие усилия. Он, который столько раз жертвовал тысячами жизней во имя государства, легко рисковал собственной жизнью, чтобы спасти нескольких несчастных, потерпевших бедствие. Всех удалось вытащить на берег целыми и невредимыми. Царь был безумно рад. В пятьдесят два года он вел себя так же, как в двадцать. Но это приключение окончательно расшатало его здоровье. Он вернулся в Санкт-Петербург в сильнейшей лихорадке. По своей старой привычке он пренебрег болезнью. Он, как писал Кампредон, каждый день ходил по домам своих придворных со свитой в двести человек и музыкантами, которые пели, развлекались, пили и ели за счет хозяев.

Рождественский ужин стал для царя поводом для новых кутежей. Будучи больным, он пил и ел без меры, несмотря на предостережения докторов. Через некоторое время он слег. Но, даже лежа в постели, работал. Вспомнив о научной экспедиции, в которую он отправил датчанина Витуса Беринга, царь писал ему, что его плохое самочувствие не позволяет ему выходить из комнаты, что у него теперь есть время подумать о тех проектах, которые так и остались нереализованными. И так как теперь у страны не осталось больше внешних врагов, которых стоило бы опасаться, настало время прославить Россию искусствами и наукой. Состояние здоровья царя резко ухудшалось. Доктора Паулсон и Блюментрост диагностировали камни в почках, обостренные рецидивом старого венерического заболевания. В ночь с 20-го на 21 января 1721 года Петр жаловался на резкое задержание мочи. По совету итальянского доктора Лазаротти 23 января 1725 года английский хирург Хорн сделал царю пункцию. «Из него вышло около четырех фунтов мочи, – писал Кампредон. – В ней был гной и частицы плоти». Царь, которому сразу же стало легче, съел несколько ложек овсянки. Он исповедовался и причащался. Три дня подряд. «Я верю, я надеюсь», – шептал он. Он хотел окончить свои дни как благочестивый сын Церкви, быть может из-за того, что хотел забыть прежние оскорбления, нанесенные им духовенству. Вскоре боли возобновились. У врачей не было сомнения – начиналась гангрена шейки мочевого пузыря. Не в силах выносить страдания, Петр тихо стонал. Екатерина не покидала его изголовья ни днем, ни ночью. Она рыдала и несколько раз падала в обморок, хотя, со всей очевидностью, агония царя была для нее счастливым избавлением. В залах Зимнего дворца члены Сената и Святейшего синода, придворные, офицеры гвардейского полка и моряки ловили в тишине малейшие звуки из комнаты больного. В церквях молился народ. Но на что он надеялся в действительности? На выздоровление или смерть?