Петр Первый

В вопросах религии он проявлял смущение и непоследовательность. Традиционное почтение, которое внушалось ему матерью, Натальей Кирилловной, основательно укоренилось в его сознании. Он верил в Бога, сотворившего мир, в свою избранность на Руси, считал, что любое ослушание царя – это преступление по отношению к христианской вере, и призывал служить святому кресту, чтобы победить «мусульманских дьяволов». Все его победы отмечались хвалебными песнопениями, которые продолжались по пять часов. Никогда он не отправлялся в кампанию, не взяв с собой изображения лика Спасителя, которое считал залогом своей жизни. Он охотно повторял: «Тот, кто забыл Бога и не соблюдает его заповеди, работает без результата и не получит благословения Небесного» или «Господь превыше всех». Следуя примеру предков, он участвовал во всех праздничных церковных богослужениях. Он пел с певчими с уверенностью регента, причащался, дискутировал со священниками в вопросах о теологии, наказывал штрафами верующих, которые болтали или дремали во время службы. Но спустя несколько часов после службы организовывал оргии и предавался самым низким инстинктам. Петр обнародовал суровые наказания для тех, кто хулил Церковь. Но сам придумывал богохульные церемонии вокруг князя-папы и веселился, насмехаясь над символами церковного культа. Он обязал верующих исповедоваться по меньшей мере один раз в год под угрозой передачи ослушавшихся в суд. Но сам никогда не говорил о мучивших его угрызениях совести. Все происходило так, будто между Богом и ним существовало особое соглашение, которое давало ему право на все, что происходило на земле, и налагало на него полную ответственность перед Небесами. Все, что он делал, оправдывалось его положением царя. Его не могли застать врасплох слова о том, что он не является верующим христианином. Он заявлял: «Я хотел бы, чтобы народ занимался не только соблюдением постов, битьем поклонов, свечами и ладаном, но чтобы, веря в Бога, он понимал, что такое вера, надежда и любовь».[79] Однако любовь была именно тем понятием, которого ему не хватало. Он любил свою страну, но не любил своего ближнего.

По отношению к другим религиям Петр демонстрировал большую лояльность. Он с интересом окружал себя кальвинистами и лютеранами, затевал с ними догматические споры, где его православие сильно хромало, и благоговейно выслушивал заведомо еретические проповеди. Он охотно заходил в протестантские храмы. Отдельным указом в 1702 году он гарантировал иноземцам свободу осуществлять отправления их культов. Но опасался католиков, которые были под большим влиянием папы. Приняв иезуитов и попрощавшись с ними, он скажет, что осведомлен об их учености и знает, что они используют свои знания только в пользу папы, чтобы получить некоторую власть над государями. Иезуитов в России заменили капуцины. Затем и капуцины показались царю подозрительными, и он доверил управление католическими церквями монахам ордена Святого Франциска. Еще больше он остерегался евреев и ни под каким видом не желал дозволить им пребывание в своем государстве. «Еще не время открывать империю для этих людей!» – говорил он. Но его вице-канцлер Шафиров был крещеным евреем. Среди приближенных царя были евреи Мейер и Лупе, оба имеющие иудейские корни. Они служили посредниками при различных финансовых операциях царя. Прежде всего Петр был человеком практичным. Главным для него было не происхождение человека, но его способности к службе. Вообще он опасался правил. Так, например, много раз встречая Лейбница во время своих путешествий, он наградил его титулом «интимного советника», но не дал реализовать его огромные прожекты. Этот философ, казалось, парил в облаках, в то время как ему надо было чувствовать землю под ногами. «У нас общее происхождение, Ваше Величество, – говорил царю Лейбниц. – Мы оба славяне, мы оба принадлежим к той расе, судьбы которой никто еще не может предугадать, и оба мы инициаторы поколений будущего века». Такое самодовольство раздражало Петра. Он почти всегда оставался равнодушным к сиянию этого обширного ума и, по-видимому, никак не мог найти с ним точку соприкосновения. А он считал, что умеет судить людей. Часто, чтобы обнаружить замыслы одного из своих приближенных, он хватал того за волосы, запрокидывал ему голову и смотрел в глаза инквизиторским взглядом.