Петр Первый

Петр, а за ним и генералы обняли есаулов, обещали отдать крепость на три дня. В подсобу отрядили пять тысяч стрельцов и солдат. В ночь перед штурмом Гордон вошел в землянку, где Петр при свете наплывшего огарка сосал трубку над военной картой.

– Говорил с солдатами? Ну что, Петр Иванович, – с богом, значит?..

Гордон сел, держа шлем на коленях. Старик устал. Седая щетина на ввалившихся щеках. Трудно дышал, открыв большие желтые зубы, из коих не хватало двух спереди. С ласковой грустью глядел на самонадеянного мальчика. А может быть, так и нужно было, чтобы молодость шла напролом…

– Зимой будем строить большой флот в Воронеже, – сказал Петр, поднимая покрасневшие глаза. – Завтра нужно взять Азов, Петр Иванович. (Указал чубуком на небольшой залив на западе от устья Дона.) Гляди… Здесь поставим вторую крепостцу. За зиму турки не просунутся в Азовское море, а весной мы приплываем сюда с большим флотом… Гляди, – в проливе под Керчью ставим крепость – и все море наше… Строим морские корабли, и – в Черное море. (Чубук летал по карте.) Здесь уж мы на просторе. Крым будем воевать с моря. Крым – наш. Остается – Босфор и Дарданеллы. Войной ли, миром – пробьемся в Средиземное море. Шелком, пшеницей завалим… Гляди – какие страны: Венеция, Рим… А вот – гляди, – Москва, – водяным путем повезем товары до Царицына, а здесь, где мы шли до Паншина через волок, пророем канал в Дон… Прямиком – Москва – Рим. А? Тогда будем купцы… Петр Иванович, возьмем Азов?

Гордон ответил, подумав:

– Я хорошо не знаю… Я видел зольдат… Многие очень глупые, – они думают, что можно идти на приступ без лестниц. У многих я видел на лице раскаяние, даже уныние. Но я сказал: назвался груздем – полезай в кузов, – кто назвался, все пойдут, – трусов я буду расстреливать. Впрочем, все готово: лестницы, и фашины, и ручные бомбы. Будем молить бога о помощи…

Петр не был спокоен. В первом часу ночи разбудил Меньшикова, и они поскакали в казачий табор. Там было тихо. Казаки беспечно спали на возах. Встретил атаман – бритоголовый, креп-колицый, с бегающими глазами. Посадил Петра у костра на седло, сам сел по-турецки. Казаки столпились вокруг. Принесли вяленой рыбы, водки. Начались разговоры – смелые, насмешливые. Казаки ни дьявола, видно, не боялись. Протискавшись к костру, озарявшему черные бороды, дерзкие лица, говорили с усмешками:

– Самая сила, самый сок человечий – казачество-та… А что в Москве про нас знают? Что мы-де разбойники… Эка!.. Пришлют к нам воеводу, так он больше разбойничает… Вот и хорошо, государь, что ты к нам пришел. Ты на нас посмотри хорошенько. Разве мы на дурных похожи? Казаки – орлы. Хо-хо… Нас надо беречь…

Когда зазеленел восток, по табору полетели негромкие окрики. Сотни казаков начали перелезать через земляной вал и, как кошки, скрывались в темном поле в стороне прибрежных стен крепости. Другие садились в струги. Тащили веревки с крючками, легкие лестницы. Табор неслышно опустел.

В огромном небе бледнели звезды. Закричали обозные петухи. Предутренний ветерок знобил плечи. На севере блеснул короткий свет, ударила пушка. Это Бутырский и Тамбовский полки генерала Гордона пошли на приступ.

………………………………………………………

На стену удалось забраться только бутырцам и тамбовцам. Идущие вслед стрельцы услыхали бешеную резню, лязг железа, – заробели и залегли в вишневых садах сожженной слободы. Казаки отчаянно приступали со стороны реки, но лестницы оказались короткими, турки валили со стен камни, лили горячую смолу. Казаки ни с чем вернулись в табор. Штурм был отбит.

Когда поднялось солнце, увидели множество трупов у крепости. Турки, раскачивая, сбрасывали русских со стен, трупы скатывались в ров. Погибло свыше полутора тысяч. В окопах солдаты вздыхали:

– Вчера смеялись мы с Ванюшкой, – вон его птицы клюют…

– И куда нам лезть к туркам… Чаво мы тут не видели…

– Разве мы можем воевать… Всех побьют…

– Одни генералы в Москву вернутся…

К царю в головинский шатер сошлись генералы. Гордон был печален и молчалив. Лефорт скучно подавливал зевоту, не глядел в глаза. Упалый лицом Головин то и дело ронял голову. Только пришедший с царем Меньшиков геройски подбоченивался, – голова обвязана тряпкой, шпага опять в крови: был на стенах… Его, дьявола, смерть не брала…

Петр сидел, гневно вытянувшись. Генералы стояли.

– Ну? – он спросил. – Что скажете, господа генералы? (Лефорт незаметно пожал Гордону локоть. Головин безнадежно махнул кистями рук.) Осрамились вконец? Что ж – осаду снимать?

Они молчали. Петр стучал ногтями, щека подергивалась. Меньшиков шагнул к столу, глаза наглые… Протянул руку: