Петр III

Перевозчик доставил его на противоположный берег реки вместе со спутниками, даже и не подозревая, кого везёт. Все трое сели в карету и поехали в Петербург в полном молчании, сильно взволнованные всем виденным.

С наступлением ночи экипаж добрался до заставы; император приказал остановиться и велел Корфу отправиться с экипажем к своему дому, между тем как сам вернулся в Зимний дворец вместе с Бломштедтом.

Когда Пётр Фёдорович вернулся в свою комнату, он положил руку на плечо Бломштедта и спросил:

– Ну, мой друг, поняли теперь?

– Не знаю, ваше императорское величество; мне кажется, что я вижу свет, который ослепляет меня и ужасает, точно северное сияние. Я ещё слишком молод сердцем для того, чтобы быть свидетелем совершения великой драмы мировой истории, которая произойдёт здесь, насколько мне кажется, в недалёком будущем.

– Да, – торжественно произнёс Пётр Фёдорович, – она произойдёт. Я исправлю то, что навлекло беду на потомка моего великого предшественника. Я поставлю судьбу России на старые рельсы, я выведу из тюремного мрака невинного, на голове которого покоилась некогда уже корона русских императоров, и возвышу его до трона; а когда меня не станет, он сделается тем, кем предназначался быть ещё в колыбели.

– А этот дом? – спросил молодой барон.

– Дом – жёстко-сурово ответил Пётр Фёдорович, – будет служить жилищем той, которая является моим злейшим врагом, которая окружает себя всеми моими врагами и притягивает их к себе, точно магнит железо. Там, за стенами Шлиссельбурга, она будет безвредна; там во время своей будущей жизни пусть она вспоминает тех, с кем обманывала меня и которых потом обманывала в компании с новыми сообщниками. Я позабочусь о том, чтобы там ей не на ком было упражнять свои чары; что касается сына… – он не кончил: его губы скривила холодная усмешка. Затем он пожал фон Бломштедту руку и произнёс: – Я устал. Скажите там, что я не буду сегодня ужинать. Моё сердце переполнено тем, что я видел сегодня. Мне необходимы покой и одиночество.

XXI

Пётр Фёдорович перенёс свою резиденцию в Ораниенбаум и, всё более и более увлекаясь, занимался там приготовлениями к датскому походу, причём не упускал случая упражнять и усовершенствовать по прусскому образцу свою голштинскую гвардию, которая всюду сопровождала его и для которой были устроены в конце парка лагерь и небольшая крепость.

Графиня Елизавета Воронцова переехала вместе с ним и, не имея теперь причин бояться императрицы, устроила себе, точно супруга императора, собственный двор, около которого теснилась теперь большая часть всего общества, могущего дышать лишь отблеском власти и могущества.

Влияние и значение Воронцовой возрастали с каждым днём, несмотря на то, что во время устраивавшихся каждый вечер вакханалий, в которых император искал отдохновения от душевной и физической усталости дня, часто происходили бурные сцены, причём он сплошь и рядом грозил Елизавете Романовне Сибирью, но зато в иные дни он давал ей обещания жениться на ней и короновать, по примеру Петра Великого, в Москве императрицей.

Вместе с тем он то и дело посылал курьеров справляться о ходе постройки дома в Шлиссельбурге.

Несчастный Иоанн Антонович был увезён Корфом несколько дней спустя после посещения императора в Петербург. Его поселили в доме фельдцейхмейстера графа Петра Ивановича Шувалова на Фонтанке; хотя он и не смел покидать его, однако ему, проведшему всю жизнь в тюрьме, этот дом, в котором он был господином и при котором имелся небольшой, но искусно разбитый садик, казался раем.

Пётр Фёдорович приказал привезти к себе отца Филарета; когда монах появился пред ним с печальным против обыкновения лицом, с опущенными долу глазами и не поднял руки для благословения, император дружески хлопнул его по плечу и сказал:

– Я обещал вам, благочестивый отче, облегчить долю узника, о котором вы напомнили мне после смерти императрицы. До сих пор государственные дела не давали мне возможности выполнить обещанное; но я не забыл об этом. Я отпер узнику темницу. Вас проведут в дом, отведённый ему, вам будет поручена высокая честь подготовить его к тому, чтобы он мог вскоре занять подобающее его имени и рождению положение в свете.

Отец Филарет долго глядел на императора проницательным взором.