Петр III

К воскресенью Елизавета узнала о случившемся и явилась в покои племянника красная от гнева. «Великий князь пришёл в шлафроке и с ночным колпаком в руке, с весёлым и развязным видом, и побежал к руке императрицы, которая поцеловала его и начала тем, что спросила, откуда у него хватило смелости сделать то, что он сделал... что, верно, делая это, он позабыл всё, чем ей обязан; что она не может смотреть на него иначе, как на неблагодарного; что отец её Пётр I, имел тоже неблагодарного сына; что он наказал его, лишив его наследства»³⁶.

То был первый случай, когда Елизавета напомнила племяннику о судьбе царевича Алексея, пригрозив крепостью и лишением наследства. В феврале 1747 года Мардефельд писал об отношениях великого князя и государыни: «Ежели императрица ему приказывает, а ему сие не по нраву, то противится, тогда повторяет она приказание с неудовольствием, а порой и с угрозами, он же оттого в нетерпение приходит и желал бы от сего ига избавиться». Прусский посол верно передал манеру поведения сторон. О великой княгине старый дипломат сообщал в Берлин: «Ещё пять месяцев назад (то есть в октябре 1746 года. — О. Е.) была она девицей. Общее мнение гласит, что, хотя поначалу супруг её полагал, что дело своё исполнил до конца, однако же граф Разумовский, президент Академии, взялся довершить ради блага великой сей Империи»³⁷.

Речь пока не шла о получении наследника «со стороны», а лишь о том, чтобы «довершить» «дело», на которое у великого князя не хватало сил. Обычно принято извиняться перед читателем за интимные подробности биографии героев. Но частная жизнь наших персонажей была публичным скандалом. О ней, нимало не смущаясь, доносили иностранные дипломаты, её рассматривали на консилиумах лейб-медики, в неё властно вмешивалась императрица, принимая доносы и обсуждая их с приближёнными.

«Граф Разумовский» — Кирилл Григорьевич, родной брат фаворита, вернее тайного мужа Елизаветы. Дело с неспособностью цесаревича постарались решить по-семейному, выведя на поле «запасного игрока». Его попытки сближения с Екатериной относились к лету 1748 года, но, как видно из донесения Мардефельда, обсуждались императрицей и обер-егермейстером за пару лет до этого. Видимо, тогда решили повременить и дать молодым фору.

А пока в Ораниенбауме — резиденции, подаренной Петру в 1744 году, — великий князь выстроил земляную крепость, назвал её именем жены — Екатеринбург и штурмовал со своими импровизированными войсками. Символичность его поведения была очевидна.

«Желание плакать»

Екатерина же продолжала жаловаться на невнимание мужа. По её словам, Пётр «ухаживал за всеми женщинами; только та, которая носила имя его жены, была исключена из его внимания»³⁸. Великая княгиня с завидным упорством перечисляла увлечения супруга: «Через две недели после свадьбы он мне сказал, что влюблён в девицу Карр, фрейлину императрицы... Он сказал графу Дивьеру, своему камергеру, что не было и сравнения между этой девицей и мною»³⁹. В июне 1746-го, когда великокняжеская чета вместе с императрицей посещала Ревель, Пётр увлёкся «ненадолго некоей Цедерспарр: он не преминул... поверить мне это тотчас же».

О сердечных склонностях наследника свидетельствовали и другие современники. Мардефельд называл великого князя «любителем выпивки и любовных похождений»⁴⁰. А Штелин писал о «привязанности» ученика к «чувственным удовольствиям, которые более расстраивали, чем развивали его суждения». В последнем случае речь идёт о познавательных способностях юноши, открывавшего мир через чувства, а не через «глубокие размышления»⁴¹.

Неудивительно, что при нервном, впечатлительном характере Пётр был влюбчив. Неудачи с женой подталкивали его к нарочитому бравированию своими сердечными привязанностями. Великий князь старался уязвить самолюбие супруги после того, как его собственное было уязвлено. Вероятно, Пётр хотел таким способом расшевелить Екатерину, вызвать к себе интерес. Но она поняла его превратно. И сама непонятая продолжала страдать в одиночестве[9].

Позднее она корила себя за излишнюю сдержанность с мужем. Во время болезни Петра зимой 1746 года «я... была очень застенчива и сдержанна в отношении к нему, — писала Екатерина. — ...С другой стороны, принцип совсем не быть в тягость часто мне вредил... моя природная услужливость заставляла меня уступать место, между тем как без неё я бы его удержала»⁴².

О каком месте речь? Без сомнения, о месте жены. Юная Екатерина была гордым и деликатным человеком, а это принимали за холодность с её стороны: «Я старалась из самолюбия заставить себя не ревновать к человеку, который меня не любит, но чтобы не ревновать его, не было иного средства, как не любить... Мне нужно было иметь мужа со здравым смыслом, а у моего этого не было»⁴³.