Однако бояться восстановления свергнутого самодержца на троне и отдать приказ о его убийстве — разные вещи. «Я не верю, — писал Беранже 23 июля, — что принцесса сия столь злосердечна, чтобы быть причастной к смерти царя. Но поелику глубочайшая тайна всегда будет скрывать от общества истинного вдохновителя ужасного сего покушения, подозрения так и останутся на императрице, которой достался плод от содеянного»62. Золотые слова.
Шумахер попытался намекнуть на «вдохновителя»: «Нет, однако, ни малейшей вероятности, что это императрица велела убить своего мужа. Его удушение, вне всякого сомнения, дело некоторых из тех, кто вступил в заговор против императора и теперь желал навсегда застраховаться от опасностей, которые сулила им и всей новой системе его жизнь, если бы она продолжалась»63.
Мы согласны с подобными утверждениями. Однако найдётся немало людей, думающих иначе. Разброс суждений современников заставляет нас исходить не из моральных качеств Екатерины, а из соображений выгоды. Именно они, по мысли многих, красноречивее отсутствующих источников свидетельствуют в пользу виновности императрицы.
Гибель Петра снимала вопрос о возможном перевороте в его пользу. Наиболее простой и безопасный способ уничтожить бывшего императора представлялся в ходе переворота, особенно 29 июня, после отречения, по прибытии в Петергоф. Здесь пьяная толпа солдат могла разорвать царя, к чему не раз показывала охоту. Винить было бы некого: подданные восстали и растерзали тирана. Расследование ограничилось бы наказанием некоторого числа нижних чинов.
Почему же такой удобный случай был упущен? Видимо, в тот момент Екатерина считала отправку в Шлиссельбург лучшим решением проблемы. Что касается её оппонентов, обсуждавших способы устранения царя ещё до переворота — сгорел на пожаре, заколот на прогулке, — то для них мгновенная смерть врага не представляла выгоды. Если бы император погиб 29-го, это укрепило бы позиции Екатерины — она осталась бы невиновной, её нечем было бы шантажировать, вымогая ограничения власти в пользу сына или Совета.
Приемлемой являлась и смерть Петра в отдалённой перспективе — спустя несколько месяцев, год, два. Столько, сколько потребуется для укрепления на престоле. Пётр отличался слабым здоровьем, его кончина в крепости никого бы не удивила. Переворот давно миновал, войска успокоились. Чтобы вызвать новый взрыв, нужно много агитировать и дорого заплатить. Это совсем не то же самое, что будоражить полки ещё в процессе бунта.
Екатерина II была очень терпеливым человеком. Обычно вспоминают, что Елизавета Петровна в течение двадцати лет не посягала на жизнь Ивана Антоновича. У Екатерины под боком находился целый букет претендентов. До 1764 года тот же «безымянный колодник», что и у тётушки. После его смерти — двое братьев и две сестры Ивана — Брауншвейгское семейство, которое имело на престол не меньше прав, чем несчастный император-младенец. Много лет в московском монастыре проживала молчальница, которую принято считать настоящей дочерью Разумовского и Елизаветы — Августой Таракановой. Наконец, 34 года рядом с матерью находился Павел — самый опасный претендент на корону. Заговор в его пользу существовал постоянно. На этом фоне можно было какое-то время потерпеть и Петра III в Шлиссельбурге.
Шумная, скандальная гибель свергнутого царя — убийство едва ли не при всём честном народе — налагала на Екатерину несмываемое пятно. И могла спровоцировать её свержение. Гвардия, город, армейские полки — всё пока бурлило. В мгновение ока императрица из «Матушки» превращалась в «поганую», как назовут её солдаты во время одного из ночных возмущений. Вся с таким трудом завоёванная популярность оказалась пущена по ветру.
Голландский резидент Мейнерцгаген сообщал в Гаагу, что 31 июля, во время очередных ночных волнений, Алексей Орлов, вышедший успокаивать солдат, был изруган и едва не побит. Его называли «изменником и клялись, что никогда не допустят, чтобы он надел на себя царскую шапку»64. Здесь голландец, вероятно, ошибся — брак и корона предназначались Григорию. Возможно, именно он и вышел к толпе семёновцев и преображенцев: братьев часто путали в депешах иностранных дипломатов. Но суть произошедшего передана верно: из вчерашних кумиров Орловы превратились в «изменников».
Глава четырнадцатая
Появление копии третьего письма Орлова через 40 лет после событий, её внедрение в оборот рукописных материалов по истории России, которыми, минуя цензуру, обменивались образованные соотечественники, закрепляло одну версию убийства Петра III. На протяжении двух столетий исследователи считали источник достоверным, а отсутствие его подлинника и несколько странные обстоятельства обнаружения никого не смущали.