Петр III

Самую тяжелую болезнь Петру Федоровичу довелось перенести в декабре 1744 г. и в январе 1745 г. во время переезда двора из Москвы в Петербург. Наследник был еще достаточно слаб, когда на середину декабря был назначен выезд из Москвы. Сани с великим князем и Брюммером достигли Твери 16 декабря, а 19 благополучно выехали из города. Весь день он чувствовал себя нормально, а к вечеру появилась тошнота, поднялась температура. Доктор Боергаве первоначально объяснил невероятным аппетитом великого князя, когда он „ел за четверых“, а также ухабистой дорогою, но к утру температура спала, и они отправились в путь. Когда они достигли Хотиловского яма, расположенного в 400 верстах от Москвы, состояние Петра Федоровича вновь ухудшилось, его стало лихорадить, сильно повысилась температура. Врачи заподозрили настоящую оспу, больного вновь изолировали, о своих подозрениях они известили Елизавету Петровну, в это время уже прибывшую в Петербург. Она немедленно отправилась в Хотилово и пробыла там до выздоровления племянника. Лишь 26 января 1745 г. она с великим князем появилась в Царском Селе, а в первых числах февраля прибыли в Петербург, где жениха впервые после болезни встретила невеста. О впечатлениях от этой встречи Екатерина II поведала в „Записках“: „Как только нас известили о прибытии императрицы, мы выщли к ней и встретили ее в большой зале между четырьмя и пятью часами, почти в потемках. Несмотря на то, я почти испугалась, увидев великого князя, который очень вырос, но стал неузнаваем: черты лица огрубели, все лицо было еще вспухшим и ясно было видно, что на лице останутся заметные следы. Так как ему от(б)резали волосы, то он был в огромном парике, который еще более безобразил его. Он подошел ко мне и спросил, узнала ли я его. Я пробормотала ему обычную любезность насчет его выздоровления, но на самом деле он стал ужасно дурен“.

Оспа была последней опасной болезнью великого князя. Во всяком случае, источники не выдают информацию о его болезнях. Надо полагать, что, повзрослев, великий князь более не обременял тетку заботами о своем здоровье. Штелин объяснял усиленное сопротивление организма Петра Федоровича болезням „упражнениями с голштинскими солдатами“.

Обратимся теперь к характеристике духовного облика Петра Федоровича. Он полнее всего отражен в двух источниках: в мемуарах Екатерины II и записках Якова Штелина. Оба источника посвящены одному сюжету, но освещают его по-разному как по форме, так и по содержанию. Свойства натуры своего воспитанника Штелин изложил в одном месте, в то время как Екатерина II расположила сведения, характеризующие личность супруга, на протяжении своих „Записок“ в хронологической последовательности. „Записки“ Штелина сосредоточили внимание читателя на оценке черт натуры Петра Федоровича, не подтверждая при этом свои оценки конкретными фактами. Екатерина II, напротив, чаще всего уклоняется от оценок поступков супруга, предоставив это право читателю. Она ограничивается описанием его поступков. Штелин, кроме того, сосредоточил свое внимание на положительных свойствах личности Петра Федоровича, в то время как Екатерина II отмечала в поступках супруга отклонения от нормы.

К отзывам Екатерины II о своем супруге историки традиционно относятся с немалой долей скептицизма на том основании, что она сочиняла свои „Записки“ на склоне лет (не ранее 1783 г.) с целью оправдать насильственное лишение супруга трона, показать его несостоятельность как личности и монарха, подчеркнуть наличие у него множества пороков. Штелин, напротив, обнаруживает в нем немало привлекательных черт характера, хотя не умалчивает и об отрицательных. В этом плане характеристика Штелина выглядит более объективной, чем высказывания Екатерины II о своем супруге.

Приведем несколько примеров. Рассуждая о физическом состоянии наследника, Штелин упрекал докторов в том, что они перенасыщали его лекарствами, и это „скорее ослабляет, чем подкрепляет“ его организм. Но в этой же рубрике он сообщает о пристрастии Петра Федоровича к горячительным напиткам: сначала он употреблял их разбавленными водой, а затем стал пить „по несколько бокалов вина без воды“, в результате расстраивал здоровье — „это никогда не проходило ему даром, и на другой день он чувствовал себя дурно и оставался целый день в шлафроке (домашнем халате. — Н. П.)“.

Оценивая рассудительность наследника, Штелин отметил: „От природы судит довольно хорошо“, но тут же не упустил случая указать на отсутствие широты суждений у своего воспитанника: „привязанность к чувственным удовольствиям более расстраивала, чем развивала его суждения, и потому он не любил глубокого размышления“. Высказывая свое мнение о памяти Петра Федоровича, Штелин на первый план выставлял ее недостатки: „Отличная до крайних мелочей“. После этой оценки сообщал об охоте Карла Петера к чтению книг, правда выборочно, относящихся к путешествиям и военному делу.

Худ. Иоганн Штенглин. Яков Яковлевич Штелин. Гравюра, между 1760 и 1770 гг.