Петр и Петр

— Седьмого сентября,— отвечает Рукавишникова.

— Вы это точно помните?

— Как же не точно, я ж прошлый раз говорила: последний день работала. С восьмого в отпуск пошла.

— Значит,— спрашивает Панкратов,— седьмого сентября в кинотеатре «Космос» были и Кузнецов и Клятов? А потом вы их видели на улице. Они стояли и разговаривали.

— Да. Стояли и разговаривали.

— Скажите, друг к другу они обращались на «ты» или на «вы»?

— Петр Николаевич сказал: «Заходите». А Клятов ему: «У меня к тебе дело. Выйдем, поговорим».

— Значит, Кузнецов к Клятову обращался на «вы», а Клятов к Кузнецову на «ты»?… Свидетель Кузнецов,— спрашивает Панкратов,— вы подтверждаете показания Рукавишниковой?

— Нет, гражданин судья, не подтверждаю.

— Вы по-прежнему утверждаете, что Клятова увидели здесь, на суде, в первый раз?

— Да, Клятова я увидел здесь, на суде, в первый раз. У Вали ум заходит за разум. Она ничего не понимает.

Представить себе, что Марья Никифоровна врет, невозможно. Зачем ей врать? Она женщина добродушная и к Пете относится хорошо. Не могло же ей присниться. Представить себе, что Петя врет, тоже немыслимо. Зачем ему врать? Да и откуда он может быть знаком с Клятовым? Вале становится спокойнее. Конечно, это недоразумение. Привиделось что-то старухе. Нехорошо получается. Рукавишникова обозналась, а Петю из-за этого станут подозревать. В конце-то концов он свою непричастность докажет. Но все-таки неприятно.

Потом задает вопросы Грозубинский. Он дотошно выпытывает у Рукавишниковой, как был одет Клятов вечером 7 сентября. Не могла ли она обознаться? Что ей запомнилось во внешнем облике Клятова такого, что полгода спустя она его сразу опознала.

Рукавишникова начинает сердиться, но все-таки, когда Грозубинский допекает ее вопросами, оказывается, что точно она ничего не помнит. Помнит, что Клятов, а как он был одет, не может вспомнить.

Потом начинает противоречить себе: сперва говорит, что он был в сером костюме, потом — что в голубом. Сперва говорит, что он был с непокрытой головой, потом — что на нем была серая кепка.

Когда Грозубинский кончает задавать вопросы, зал остается совсем неуверенным, действительно ли Клятов и Кузнецов старые знакомые и встречались 7 сентября в кинотеатре, или просто свидетельнице померещилось.

Последним Грозубинский задает такой вопрос:

— Скажите, Рукавишникова, вы проверяете билеты в очках или без очков?

— В очках,— растерянно говорит Рукавишникова.

— А почему вы сейчас без очков?

— На билете же надо и дату проверить, и какой сеанс, а я дальнозоркая.

— А Клятова вы видели в очках или без очков? Рукавишникова долго вспоминает, потом говорит, что

как будто была еще в очках, потому что просматривала газету.

— В тех очках, в которых вы проверяете билеты? — спрашивает Грозубинский.

— В тех самых,— подтверждает Рукавишникова.

— А в этих очках вы вдаль хорошо видите?

— Не то чтобы хорошо, но все-таки вижу.

— Когда вы на людей смотрите, черты лица немного, наверное, расплываются?

— Ну, без очков я вдаль, конечно, четче вижу.

— Благодарю вас.

Грозубинский подчеркнуто вежлив, даже, кажется, уважителен. И все-таки впечатление не в пользу показаний Рукавишниковой. Все понимают, что она могла напутать. Всем жалко Кузнецова, человека, который чуть-чуть не стал жертвой бессмысленного оговора.

— Есть ли у Гаврилова вопросы? Да, у Гаврилова есть вопросы.

— Скажите, Кузнецов,— спрашивает Гаврилов,— у вас есть светло-серый летний костюм?

— Да, есть. То есть был.

— А где он сейчас?

— Я его продал.

— Когда?

— Точно не помню, в конце сентября или начале октября.

— Кому вы его продали?

— Я его сдал в комиссионный магазин.

— В какой комиссионный магазин?

— В большой, на улице Ленина.

— За сколько вы его продали?

— Рублей за сто, по-моему, или сто десять.

— Почему вы его продали?

— Надоел. И деньги были нужны.

— Долго вы его носили?

— Месяца четыре. В июле купил по случаю. У отца на работе продавал один инженер, он его, кажется, из Болгарии привез или из Румынии.

Всем ясно, что вопрос о костюме Гаврилов задал не с какой-нибудь определенной целью, не с тем, чтобы что-то выяснить, а для того только, чтобы показать: адвокат бодрствует, адвокат на страже интересов своего подзащитного.

С безразличным интересом смотрит на Гаврилова Грозубинский. Он хорошо относится к Гаврилову. Он понимает его волнение, его горячее желание повернуть факты так, чтобы обелить своего подзащитного. Он не только понимает, он одобряет это желание. Настоящий адвокат не имеет права, не смеет быть равнодушным.