Петр I

Я, будучи тогда беспрестанно при государе, видел сам своими глазами то, как его величество спешил сочинять наставление такого важного предприятия и будто бы предвидел скорую кончину свою и как он был спокоен и доволен, когда окончил. Призванному к себе генерал-адмиралу вручив, говорил следующее: «Худое здоровье заставило меня сидеть дома. Я вспомнил на сих днях то, о чем мыслил давно и что другие дела предприять мешали, то есть о дороге чрез Ледовитое море в Китай и Индию.

На сей морской карте проложенный путь, называемый Аннан, назначен ненапрасно. В последнем путешествии моем в разговорах слышал я от ученых людей, что такое обретение возможно. Оградя отечество безопасностию от неприятеля, надлежит стараться находить славу государству чрез науки и искусства. Не будем ли мы в исследовании такого пути счастливее голландцев и англичан, которые многократно покушались обыскивать берегов американских? О сем-то написал инструкцию. Распоряжение же сего поручаю, Федор Матвеевич, за болезнию моею твоему попечению, дабы точно по сим пунктам, до кого сие принадлежит, исполнено было».

150

Когда государь намерен был предать всенародному суду царевну Софию Алексеевну и строгость закона над нею исполнить за последний бунт, ее ухищрением во время его в чужестранных государствах между стрельцами произведенный, дабы ей из монастыря освободиться и сделаться самодержавной государынею, а Петра Алексеевича на возвратном пути, не допустив до Москвы, убить, – то Лефорт, которого государь любил паче прочих и советов его слушал, представлял ему и великую славу и великодушие, его убеждал, чтоб он сестру свою простил еще раз, на что получил такой ответ: «Ужели не знаешь того, как она посягала на живот мой, хотя ей было тогда 14 лет?»¹² – «Так, государь, – продолжал Лефорт, – но вы не лишайте жизни ее для своей славы, которая должна драгоценнее вам быть, нежели мщение. Сие оставить надлежит свирепости турок, кои обагряют руки в крови братий своих. А христианский государь должен иметь чувствования милосердые». Убежденный таким благородным постановлением, государь вздохнул, пожал плечами, простил Софию, пошел к ней в монастырь и чувствительные делал выговоры, которые произвели в ней и в нем слезы. И хотя при таком указании София защищала красноречием своим весьма сильно невинность свою, однако, обличенная ясными доказательствами в преступлении своем, оставлена была на вечное заключение в монастыре под стражею. Государь, по возвращении своем из монастыря, говорил Лефорту так: «Жаль, что Софья при великом уме своем имеет великую злость и коварство».

Сию достопамятность слышал я от фельдмаршала князя Ивана Юрьевича Трубецкого.

151

Государь, поручая договоры чинить о мире со шведами, при мне говорил Головкину, Брюсу и Остерману: «Я бы возвратил шведам Ревель, да, может быть, отдал бы еще и более, если б король английский не хвастал, что я не могу Ревеля удержать и должен его отдать. Я покажу ему теперь вопреки»¹³. <…>

154

О царевиче Алексее Петровиче, когда он привезен был обратно из чужих краев, государь Толстому говорил так: «Когда б не монахиня, не монах¹⁴ и не Кикин, Алексей не дерзнул бы на такое зло неслыханное. Ой, бородачи, многому злу корень – старцы и попы! Отец мой имел дело с одним бородачом¹⁵, а я с тысячами. Бог – сердцевидец и судия вероломцам! Я хотел ему благо, а он всегдашний мне противник».

На сие Толстой его величеству отвечал: «Кающемуся и повинующемуся милосердие, а старцам пора обрезать перья и поубавить пуху». На это повторил его величество: «Не будут летать скоро, скоро!» И потом, взмахнув головою кверху и в горести пожав плечами, велел позвать Ушакова и Румянцева, которым дал по особой бумаге.

155

По тому же следствию Толстому государь сказал: «Едва ли кто из государей сносил столько бед и напастей, как я! От сестры был гоним до зела: она была хитра и зла. Монахине несносен: она глупа. Сын меня ненавидит: он упрям. Все зло от подпускателей».

156

По тому же делу государь говорил: «Страдаю, а все за отечество! Желаю ему полезное, но враги демонские пакости деют. Труден разбор невинности моей тому, кому дело сие неведомо. Един Бог зрит правду». <…>

160

К большой достопамятности и к отличному правосудию Петра Великого служит доказательством отмененное им жестокое азиатское обыкновение лишать имения тех наследников, коих отцы учинили измену или иную вину против государя и тем заслуживали одно только праведное наказание, но вместо того жены, дети их, родственники, ничем невинные, за преступлением родителей обще погибали или в вечную ссылку ссылаемы были. Но Петр Великий, по правосудию и великодушию своему отменив сие варварское узаконение, рассуждал: «Государю зазорно обогащаться стяжанием подданного и невинное семейство его лишать имущества и пропитания. Невинность возопиет к Богу»¹⁶.

161