Сей великий император, богочтец, и хранитель уставов церковных, и веры содержатель твердый, всякое воскресенье и праздники неотменно приезжает к церкви Троицкой на Петербургском острову против Сената и по входе в церковь никогда в паруке <парике> не входит, сняв, отдает денщику и становится на правый клирос, и при нем его дворцовые певчие; и пение производит четвероголосное, партесу <хоровое пение, от partes – голоса,
Всякий день его величество вставал после полуночи за два часа или больше по времени и входил в токарню, точил всякие штуки из кости и дерева; и на первом часу дня выезжает на смотрение в разные места, всякий день наряд на все дороги, коляски и у пристаней верейки и шлюпки, и все дожидаются до самого вечера, а куда изволит ехать – неизвестно, а особливо редкий день который не бывает в Сенате.
В дом его императорского величества не повелено входить ни с какими прошениями, ниже с нижайшими визитами, ни в простые, ни в церемониальные дни, а только входили граф Федор Матвеевич генерал-адмирал Апраксин, светлейший князь Меншиков, канцлер Гаврила Иванович Головкин.
В летнее и осеннее время по Переведенной3 и по прочим улицам ходит пешком, летом в кафтане, на голове картуз черный бархатный, а в осень в сюртуке суконном серонемецком, в шапке белой овчинной калмыцкой навыворот; и ежели идущи противу его величества, сняв шапку или шляпу, поклонится и, не останавливался, пройдет, а ежели остановится, то тотчас прийдет к тебе и возьмет за кафтан и спросит: «Что ты?» И ответ получит от идущего, что для его чести остановился, то рукою по голове ударит и при том скажет: «Не останавливайся, иди, куда идешь!»
По указу его величества велено дворянским детям записываться в Москве и определять на Сухареву башню для учения навигации, и оное дворянство детей своих записывали в Спасский монастырь, что за Иконным рядом, в Москве, учиться по-латыни. И услыша то, государь жестоко прогневался, повелел всех дворянских детей московскому управителю Ромодановскому из Спасского монастыря взять в Петербург сваи бить по Мойке-реке для строения пенковых амбаров. И об оных дворянских детях генерал-адмирал граф Федор Матвеевич Апраксин, светлейший князь Меншиков, князь Яков Петрович Долгорукий и прочие сенаторы, не смея утруждать его величества, попросили слезно, стоя на коленях, милостивейшую помощницу ее величество Екатерину Алексеевну о заступлении малолетних дворянских детей, токмо упросить от гнева его величества невозможно. И оный граф и генерал-адмирал Апраксин взял меры собою представить; велел присматривать, как его величество поедет к пенковым амбарам мимо оных трудившихся дворянских детей, и по объявлении ему, Апраксину, что государь поехал к тем же амбарам и приехал к трудившимся малолетним, скинул с себя кавалерию <орденскую ленту> и кафтан и повесил на шест, а сам с малолетними бил сваи. И как государь возвратно ехал и увидел адмирала, что он с малолетними в том же труде в битии свай употребил себя, и, остановяся, государь говорил графу: «Федор Матвеевич, ты?» – Генерал-адмирал ответствовал: «Бьют сваи мои племянники и внучата; а я что за человек, какое имею в родстве преимущество? А пожалованная от вашего величества кавалерия висит на дереве, я ей бесчестия не принес». И то слыша, государь поехал во дворец и определил их в чужестранные государства для учения разным художествам, так разгневан, что и после биения свай не миновали в разные художества употреблены быть.
Все знатные персоны расписаны по дням, в которые после полудня его величества приезжает и веселится, называлась ассамблея: забавляются в карты и шахматы, и в тавлеи <шашки>, тут и государыня с фамилиею присутствует, машкарадов, комедий и опер не бывало, а был машкарад в Петербурге и в Москве по замирении Шведского мира 1729 года4 на кораблях и шлюпках, на самем его величество был на корабле в матросском бостроке <безрукавке> бархатном, черном, и производилась за Красными воротами на площади.
После Рождества Христова бывают церемониальные славления. Вначале был всешутейшим князь-папою Петр Иванович