Петр Чайковский и Надежда фон Мекк

Оправдав тем самым свою мизантропию, Чайковский вносит уточнение, которое не может оставить Надежду равнодушной: «Позвольте исправить одно Ваше заблуждение, разделяемое, впрочем, очень многими. Тургенев не женат и никогда не был женат на Виардо. Она замужем за Louis Viardot, здравствующим и теперь. Этот L. Viardot очень почтенный писатель и, между прочим, переводчик Пушкина. Тургенева с Виардо соединяет очень трогательная и совершенно чистая дружба, превратившаяся уже давно в такую привычку, что они друг без друга жить не могут. Это факт совершенно несомненный».

Из всего письма именно последние строки она читает с особым волнением: говоря о близости писателя и певицы, он деликатно бросает аллюзию на их собственный союз. Чайковский и мадам фон Мекк, Тургенев и мадам Виардо, два гения, соединенные сердечной связью, если не плотской, с двумя исключительными женщинами!

Под впечатлением от этого «совпадения» Надежда больше не может думать ни о чем, кроме своих «невстреч» с композитором, приглашая его в свою усадьбу, которую она заблаговременно покинет. Весной 1879 года, по возвращении Чайковского в Россию, она пишет ему, чтобы предложить провести некоторое время в принадлежащем ей доме в Симаках (или Сиамаках), совсем рядом с Браиловом, куда она намеревается отправиться в самые ближайшие дни. «Вот что бы мне хотелось, – пишет она ему 5 мая, – это устроить в Браилове жизнь ? nous deux,[17] вроде жизни на нашей милой Viale dei Colli, – и это очень легко, зависит только от вашего согласия. Есть у меня при Браилове фольварк[18] Сиамаки [...] очень миленький, лежит в тенистом саду, в конце которого идет река, в саду поют соловьи. [...] Если бы Вы согласились приехать туда на целый месяц или еще больше, во время моего пребывания в Браилове, то я была бы несказанно счастлива. Для меня отчасти повторилось бы самое восхитительное время моей жизни на Viale dei Colli. Хотя, конечно, в Браилове я не могла бы каждый день ходить гулять около Вашей квартиры, но я также каждый день чувствовала бы, что Вы близко, и от этой мысли мне так же было бы хорошо, весело, покойно, смело; мне также казалось бы, что, когда Вы близко меня, то ничто дурное ко мне не подступится».

Опасаясь какого-нибудь неуместного стеснения Чайковского, Надежда возвращается к этой теме и десять дней спустя, когда, чтобы заставить его решиться, она приглашает в Симаки и его брата Анатолия Ильича. С экзальтацией собирательницы воспоминаний она описывает своему корреспонденту восторг, в который приходила каждый раз, входя в комнаты, в которых он жил в ее отсутствие: «Как я рада, что нахожусь в своем милом Браилове, да еще и сейчас, после Вашего пребывания в нем. С каким невыразимо приятным ощущением я вхожу в Ваши комнаты, милый друг мой, мне кажется, что в них все еще полно Вами. Я смотрю на кушетку и наслаждаюсь мыслью, что только что Вы на ней лежали; подхожу к кровати и думаю, что две ночи назад Вы на ней спали, и хорошо спали».

Но, возможно, именно нетерпение влюбленной, которое она демонстрирует, пугает этого человека, в жизни менее смелого, чем в музыке? – спрашивает она себя. Из письма в письмо она повторяет свое приглашение на сдвоенную дачу. И из письма в письмо он умножает предлоги, истинные и выдуманные, которые его задерживают. То это обязанности, связанные с работой, то семейные обстоятельства, которые удерживают его в Каменке. Наконец 8 августа 1879 года он отправляется в Симаки, и вот волна восторга захватывает одного и другого. «Здравствуйте, мой милый, дорогой гость, поздравляю Вас с приездом, с новосельем, желаю очень, чтобы Симаки Вам понравились, чтобы Вы их полюбили так же, как и я».

Он отвечает ей 9 августа: «Сижу на балконе, наслаждаюсь чудным вечером, мысленно обращаюсь к виновнице моего благополучия и благодарю ее».