Петр Чайковский. Бумажная любовь

«Знаете ли, что я ревную Вас самым непозволительным образом: как женщина — любимого человека. Знаете ли, что, когда Вы женились, мне было ужасно тяжело, у меня как будто оторвалось что-то от сердца. Мне стало больно, горько, мысль о Вашей близости с этою женщиною была для меня невыносима, и, знаете ли, какой я гадкий человек, — я радовалась, когда Вам было с нею нехорошо; я упрекала себя за это чувство, я, кажется, ничем не дала Вам его заметить, но тем не менее уничтожить его я не могла — человек не заказывает себе своих чувств. Я ненавидела эту женщину за то, что Вам было с нею нехорошо, но я ненавидела бы ее еще в сто раз больше, если бы Вам с нею было хорошо. Мне казалось, что она отняла у меня то, что может быть только моим, на что я одна имею право, потому что люблю Вас, как никто, ценю выше всего на свете».

Жизнь, полная забот о делах и семье, есть не жизнь, а существование. Одна лишь любовь наполняет ее содержанием. Любовь к Нему, такому… такому… такому…

Надежда фон Мекк судорожным движением поднесла к глазам платок с баронской монограммой. Тихо, домашние не должны услышать рыданий… Прибегут, станут утешать, выйдет неловко. Еще, чего доброго, сочтут ненормальной.

Как хорошо, что есть Он, и как ужасно, что нет никакой возможности быть подле него. Она все понимает и не станет… Но как же трепетало сердце там, в Браилове, когда она вошла в комнату и сказала себе: «Здесь он спал». Стол, за которым он писал, рояль, клавиши которого помнят прикосновение его пальцев. Грешно так рассуждать, но она завидовала даже вещам, которых он касался.

Каждый вечер она засыпала с мыслью о нем. Считала дни, оставшиеся ему до отъезда, предвкушала радость от очередного письма, ждала известий от Юргенсона…

«Я схожу с ума», — говорила она себе. Несколько раз она почти уже решалась на встречу, якобы случайную, но успевала опомниться. Опомниться, потому что знала — ничего хорошего из этого не выйдет, потому что из этого не может выйти ничего хорошего.

Любовь, ревность, материнское чувство — все смешалось в ее душе. И не просто смешалось, а кипело, бурлило и рвалось наружу.

Для домашних Он уже стал «маминым Чайковским» или «ее композитором». Она знала, что над ее меценатством по-доброму посмеиваются, и была рада этому.

Только бы они не узнали истиной причины! Никому, даже Юлии, не решилась бы она открыться. Пусть лучше ее считают одержимой, неисправимой, но не влюбленной.

«Мне так хочется все знать, что Вас касается. Я жалею, что я не знала Вас с самой колыбели, что Вы не на глазах у меня выросли, развивались».

Вчера сын Коля пел его романс под аккомпанемент сестер, игравших на рояле в четыре руки.

Коля, в своем подражании взрослому страдающему мужчине, был откровенно смешон, но она этого даже не заметила. Она слушала романс, не умиротворяющий, а, напротив, бередящий душу страстью, прорывающейся из пего, и думала о том, как Ему удалось, предвосхищая события, написать это чудесное произведение задолго до начала их переписки. Может быть, он когда-то видел ее на публике и испытал… Ах, как хочется верить во все хорошее!

Страстно желая встречи с Ним и в то же время безумно боясь ее, она утешала себя тем, что духовному единению расстояние не помеха. Чувства она на протяжении всей своей жизни старалась отделить от чувственности. «Не понимаю и не признаю любви юных влюбленных существ. По моим понятиям, любовь начинается там, где она обыкновенно кончается, а именно, с близких отношений. Влюбленность же есть мечта, игра воображения, раздражение внешних чувств, вследствие которого является возбуждение совсем не почтенного свойства — чувственное, тогда как между людьми близкими чувственная сторона отодвигается совсем на задний план и действует только настолько, насколько природа наделила животным свойством человека, но, тем не менее, между ними устанавливается связь неразрывная…»

Она радуется тому, что он тяготеет к одиночеству. Ей не хочется делить Его ни с кем. Она готова создать Ему любые условия, необходимые для творчества, для того, чтобы Он был доволен и счастлив.

Неужели Ему не ясно, что интерес к его творчеству, прежде всего, основан на интересе к Нему? Музыка неотделима от своего создателя, особенно если к этому самому создателю испытываешь определенные чувства.

Она сама не отдает себе отчета в том, что, бесконечно ссужая своего любимого деньгами, она тем самым пытается крепче привязать его к себе, стать для него незаменимой помощницей, доброй феей.