Петр Чайковский. Бумажная любовь

— Я не хочу, Петр Ильич, чтобы между нами оставались неясности, — ответила Антонина Ивановна, — и, признаюсь честно, жду от вас того же….

Возвращался он в странном расположении духа — откровенность Антонины Ивановны, принимаемая им за искренность, подкупала, а все остальное настораживало, если не пугало.

Но — любит.

Но — не оспаривает его взглядов.

Но — выражает готовность прощать.

Но — молода, недурна собой, родовита, музыкальна в какой-то мере.

В конце концов, он же намерен жениться. Надо решаться, на безрыбье, как говорится…

Чувствуя его нерешительность, Антонина Ивановна выждала для приличия два дня и написала Чайковскому письмо.

Или, точнее говоря — выставила ультиматум.

Он не насторожился, не прозрел — напротив, запаниковал, и поддался.

Честно говоря, совершенно не искушенный в женском коварстве, он и не мог устоять.

«Дорогой мой Петр Ильич, — писала она. — Если Вы решились нанести вечером визит одинокой девушке, то этим своим поступком вы уже связали навсегда наши судьбы».

За первым выстрелом следовал второй: «Увы, но я скомпрометирована навеки, и жить с таким пятном на репутации не могу».

И завершающий залп из всех орудий: «Или Вам будет угодно сделать меня своей законной женой, или, клянусь, я покончу счеты с жизнью!»

Сраженный, он прочитал в конце письма невинно- наивное. — «У меня еще никогда не было вечером в гостях холостого мужчины». Боже правый! Он, оказывается, способен скомпрометировать поздним визитом незамужнюю девушку! «Надо написать Модесту — пусть повеселится», — решил он.

«А вдруг она действительно наложит на себя руки? — ужаснулся он. — И укажет в предсмертном письме мое имя? Мало мне сплетен, так будет еще одна, после которой от меня отвернутся все без исключения… Репутация погубителя невинной души, совершенно незаслуженная и такая ужасная! Как быть?! Как же быть?!!»

Утро вечера мудренее — он пил весь вечер и всю ночь проплакал от жалости к себе. Вспоминал детство, мать, Фанни и жалел, что рядом нет Модеста, тот бы утешил его по-братски и дал бы совет. Алексей тоже не спал всю ночь — караулил, как бы не случилось припадка.

Обошлось. Утром он посмотрел на себя в зеркало и испугался своего вида — на него смотрел семидесятилетний старец. Зажмурился в испуге, потряс головой, прогоняя наваждение, и открыл глаза — теперь он выглядел лет на пятьдесят. Лучше, конечно, но все же…

Предложение было неслыханным по своей форме:

— Я, к величайшему моему сожалению, не люблю вас, Антонина Ивановна, и никогда не полюблю, но, идя навстречу вашим чаяниям, я готов предложить вам стать моей женой.

Позволю себе еще раз обратить ваше внимание на то, что характер у меня странный, и еще на то, что я вряд ли смогу сделать вас счастливой. Я, как вы уже слышали, подвержен припадкам необоснованного раздражения, во время которых становлюсь совершенно невыносим для окружающих, я не люблю шумных сборищ, меня часто тяготит общение с другими людьми, и, кроме того, я беден, практически нищ. Однако я готов стать для вас… братом, верным другом, старшим товарищем, опорой на жизненном пути. Подумайте же еще раз и скажите — готовы ли вы соединить свою судьбу с моей?

— Я принимаю ваше предложение, Петр Ильич, и обещаю, что со мной вы будете счастливы, — не раздумывая, ответила она, до неприличного светясь от счастья.

И протянула ему руку для поцелуя. Мягкую, белую, обильно надушенную.

Пришлось поцеловать.

— Свадьбу я намереваюсь сыграть через месяц, после того, как покончу кое с какими делами, — сказал он на прощание. — Сделайте милость, не говорите пока никому о нашем решении, прошу вас.

— Если вы так хотите, — улыбнулась она, — если вам это надо, то я буду нема, как рыба.

Краткими письмами известил отца и братьев о грядущем событии, не удержался и рассказал новость Алеше, хотя вначале и не собирался этого делать. Бедный мальчик, изрядно повзрослевший и, увы, подурневший за последнее время, искренне расстроился предстоящему появлению в доме незнакомой женщины.

— Не волнуйся, друг мой, — поспешил утешить его Петр Ильич, — она тебе понравится. Что ни говори, а она умеет понравиться.

Она действительно умела делать это, но вряд ли намеревалась вести так себя всю жизнь.

Тремя днями позже Чайковский получил письмо от Надежды Филаретовны. Баронесса сообщила ему свой летний адрес (с дачи в Сокольниках она переезжала в свое имение Браилов, расположенное в Каменец-Подольской губернии). «Это край по своей природе, растительности и климату прелестный. Свой Браилов я ужасно люблю, как самого по себе, так и по весьма дорогим воспоминаниям. Когда я бываю там, мне хочется, чтобы всем людям на земле было так же хорошо, как мне. Об Вас я буду там вспоминать больше, чем где-нибудь, потому что всегда человек там, где ему нравится, больше всего думает о тех, кого любит», — написала она, повторив на расставание, что какое бы далекое расстояние ни разделяло их, Петр Ильич не должен забывать, что он имеет в ней самого искреннего друга, всегда готового принять участие во всем, что его касается.