Петерс Латыш

– Вы бы лучше пошли помогли своему дружку.

– Это мое дело.

За окошечком хозяин гостиницы укоризненно покачивал головой слева направо и справа налево; лицо его было печально, но глаза смеялись.

– Когда Федор ушел от вас?

– Вчера вечером. Часов в одиннадцать.

Врет! Это очевидно. Но уличать ее бессмысленно. Для этого надо решительно сгрести ее за плечи и препроводить в префектуру.

– Где он работает?

– Где понравится.

Грудь ее под небрежно накинутым пеньюаром заколыхалась. Губы презрительно скривились.

– Зачем это полиции понадобился Федор?

Мегрэ лишь негромко обронил:

– Шли бы вы наверх.

– Когда захочу, тогда и пойду. Нечего мне приказывать!

Ответить значило только повредить следствию: ситуация складывалась гротескная.

Мегрэ захлопнул регистрационную книгу, протянул ее хозяину.

– Все в порядке, не так ли? – поинтересовался тот, знаком велев Анне помолчать.

Но она не собиралась сдаваться и по-прежнему стояла, подбоченясь, наполовину выступая из тьмы лестничной площадки, куда не достигал падавший из-за перегородки свет.

Комиссар еще раз окинул ее взглядом. Она выдержала этот взгляд и, желая, чтобы последнее слово оставалось за ней, процедила:

– Ну, меня вам не запугать.

Мегрэ пожал плечами и пошел вниз, пачкаясь о выбеленные стены.

Внизу он столкнулся с двумя поляками в рубашках без пристежных воротничков, которые, увидев его, отвернулись. На улице было сыро, свет отражался от мокрой мостовой.

Повсюду здесь – на углах, в тупичках, проходах между домами и темных провалах – угадывалось присутствие людей, скрытая, стыдящаяся самой себя жизнь. К стенам жались какие-то тени. В лавках торговали товарами, даже название которых было неизвестно французам.

А метрах в ста отсюда – улицы Риволи и Сент-Антуан: трамваи, простор, свет, витрины, полицейские…

Мегрэ ухватил за плечо пробегавшего мимо лопоухого мальчишку.

– Позови-ка мне постового с площади Сен-Поль.

Но мальчишка только испуганно взглянул на него и ответил что-то невразумительное. Он ни слова не понимал по-французски.

Комиссар присмотрел какого-то оборванца:

– Вот тебе сто су.[7] Отнеси эту записку легавому с площади Сен-Поль.

Бродяга все понял. Не прошло и десяти минут, как появился полицейский в форме.

– Позвоните в уголовную полицию, пусть сию же минуту пришлют сюда инспектора. Хорошо бы Дюфура.

Но ему еще добрых полчаса пришлось вышагивать по улице. В гостиницу кто-то входил, кто-то выходил, но второе окно слева на четвертом этаже так и не погасло.

На пороге появилась Анна Горскина. На пеньюар она накинула зеленоватое пальто. Несмотря на дождь, на ногах у нее были красные атласные тапочки, голова не покрыта.

Шлепая по лужам, она пересекла улицу. Мегрэ спрятался в тени.

Она вошла в лавку, откуда появилась уже через несколько минут, неся в руках множество белых пакетиков и две бутылки, и скрылась в дверях гостиницы.

Наконец пришел инспектор Дюфур. Это был тридцатилетний мужчина, свободно говоривший на трех языках, за что его и ценили, несмотря на манию усложнять даже самые простые дела. Из обычного ограбления или карманной кражи он умудрялся сочинить таинственную историю, в которой сам же и запутывался. Однако для конкретного задания, например для наблюдения или слежки, он вполне подходил, потому что обладал редкой выдержкой.

Мегрэ сообщил ему приметы Федора Юровича и его любовницы.

– Я пришлю тебе кого-нибудь. Если один из этой парочки появится, пойдешь за ним, но наблюдение нужно продолжать. Ясно?

– Это связано с «Северной звездой»? Очередное преступление мафии, да?

Комиссар предпочел удалиться. Уже через четверть часа он был на набережной Орфевр, к Дюфуру был послан напарник, а сам Мегрэ возился со своей печкой, кляня Жана, который не протопил ее как следует.

Промокшее пальто Мегрэ повесил на вешалку, и теперь оно стояло колом, сохраняя форму его плеч.

– Жена не звонила?

– Звонила утром. Ей сказали, что вы на задании, она к этому привыкла. Мегрэ знал, что, приди он домой, она только поцелует его в щеку и отправится греметь кастрюлями на кухню, чтобы накормить его ароматным рагу. И лишь когда он сядет за стол, она пристроится напротив и, подперев подбородок руками, может быть, отважится спросить:

– Все в порядке?

Будь то в полдень или в пять утра, обед для него был всегда готов.

– Торранс? – поинтересовался Мегрэ.

– Звонил в семь утра.

– Из «Мажестика»?

– Не знаю. Спросил только, ушли ли вы.

– А потом?

– Снова звонил, в десять минут шестого. Просил передать, что ждет вас.

Кроме маринованной селедки Мегрэ с утра ничего не ел.

Несколько минут он постоял у печки, где уже загудел огонь, – только комиссар знал секрет, как растопить ее даже самым плохим углем.

Наконец, тяжело ступая, он подошел к шкафу с эмалированным рукомойником – здесь висело зеркало, полотенце и стоял чемодан. Он вытащил чемодан на середину комнаты, разделся, надел чистое сухое белье, нерешительно провел рукой по небритому подбородку.

– О Господи!