Петербуржский ковчег

На счастье Мольтке и молодой мамаши, а также на счастье самих новорожденных братцы не прожили и недели. Мольтке несколько раз навещал их и наблюдал, как мамаша-путана их кормит грудью. А она приспособилась кормить их одновременно. Братцы сосали сразу две груди. Мольтке глядел на это с трепетом; ему представлялось, что он наблюдает сценку из жизни языческих богов...

Впрочем братцы сосали грудь с каждым днем все более вяло. Они, увы, угасали на глазах... Когда они умерли, их юная мамаша вздохнула с облегчением и завернула их в какую-то тряпицу — с глаз долой. Доктор Мольтке как раз при этом присутствовал и предложил за братцев деньги. Молодая мамаша глазам не поверила, когда увидела, что за ее уродцев (да еще мертвых) ей дают деньги. Она растрогалась и даже прослезилась...

Несколько последующих лет Мольтке не упускал эту женщину из виду, надеясь, что она — эта отдушина, эта таинственная дверца в стене матушки Природы — произведет на свет еще какое-нибудь потрясающее чудо. Но надежды его не оправдались. Она родила потом мальчика — к сожалению, нормального (так Мольтке слышал; говорили, что женщина та родила во сне — не просыпаясь, повернувшись на другой бок, — так мал был ребенок; потом, ворочаясь на кровати, мамаша едва его не задавила, но, к счастью, все обошлось). Куда-то потом эта женщина со своим ребенком делась. Мольтке не пробовал уже наводить о ней справки...

С довольно сумрачным видом Карнизов выслушал эту историю, потом спросил:

Эти братцы... во сколько они вам обошлись?

Старик Мольтке посмотрел на него удивленно:

Какой странный вопрос! Никто не спрашивал меня об этом. Да я, признаться, и не помню. А зачем это вам, молодой человек?

Карнизов покосился на лакированную мумию в центре музеума, как будто она могла подслушать:

Дело в том, что я хотел бы купить у вас их — братцев...

Купить?.. — доктор Мольтке насупился и посмотрел на Карнизова из-под старческих кустистых бровей.

Поручик отвел глаза:

Я бы дал хорошую цену. Много большую, чем когда-то заплатили вы.

Не пойму, зачем это вам...

Карнизов, разумеется, не собирался говорить старику, что является младшим братом этих уродцев.

Дело в том, что они... они мне нравятся...

Они многим нравятся, молодой человек, — Мольтке язвительно улыбнулся. — Они — центральный экспонат в моем маленьком музеуме. Очень показательный и, согласитесь, впечатляющий, тревожащий воображение экспонат. Эти братцы даже приносят мне некоторую известность. И не только в кругу лекарей. Многие люди приходят посмотреть на них.

И они приносят вам некоторый доход... — догадался Карнизов.

Да, и это для меня, старика, немаловажно.

И все же! — настаивал Карнизов. — Сколько бы вы за них хотели получить?

Доктор Мольтке зло сверкнул на него глазами:

Вещь не продается...

Раздраженно вскинув брови, поручик Карнизов так и не поднял на старика глаза. Пожал плечами и молча направился к выходу.

Старый Мольтке смотрел ему в спину. Доктор чувствовал неловкость за свой столь категоричный отказ. Как всякий хороший врач, он не привык отказывать, он привык давать, приносить — помощь, облегчение, выздоровление. Но уж слишком дороги ему были братцы, и для него было выше всяких сил расстаться с ними.

Несколько потеплевшим голосом старик сказал Карнизову вслед:

А приходить смотреть можно сколько угодно...

Глава 23

Граф Н. был столь любезен, что устроил Милодоре и Аполлону приглашение в Эрмитажный театр. Сделать это было тем труднее, что на тот день ожидалось появление государя в ложе, и многие влиятельные, но не близкие к императорскому дому особы по разным мотивам спешили показаться императору на глаза.

Представление давала французская труппа на французском языке, как это бывало в старину и как это все менее приветствовали ныне франкофобы, или галлофобы, или проще — франконетерпивцы — после восемьсот двенадцатого года. Определенные влиятельные круги боролись против засилья всего французского в русской жизни... Впрочем это не мешало государю и аристократии время от времени посмотреть какой-нибудь легкомысленный французский спектакль — комедию, фарс, — отвлечься от трудов.

Аполлон прежде никогда не бывал в этом театре. И с интересом оглядывал маленький, но весьма величественный зальчик с концентрическими рядами для зрителей, округлую стену, украшенную коринфскими полуколоннами; привлекли его внимание и ниши со статуями, но что за статуи там были, он не рассмотрел, ибо свет был не ярок.

Избранная публика заполняла зал...

Милодора тихонько называла Аполлону придворных и государственных мужей (камергеров, камер-юнкеров, генерал-адъютантов, флигель-адъютантов), а также их блистательных дам, статс-дам, фрейлин, что появлялись в зале. Только нескольких из этих людей Аполлон встречал раньше в свете. От остальных все больше не имел собственного впечатления; они стояли слишком высоко, чтобы такому скромному дворянину, как он, с ними где-то повстречаться; но они стояли слишком близко к сияющему трону, чтобы не быть освещенными и обсуждаемыми, — и верно, многих присутствующих в зале Аполлон видел впервые, но слышал о них чуть не каждый день.