Петербуржский ковчег

Было мертвое лицо Милодоры — бесконечно любимое Аполлоном лицо; крыло ангела Смерти коснулось этого лица — оно стало как восковое; каждую черточку этого родного лица Аполлон (о, Господи, это было совсем недавно и невероятно давно) познал губами. Вот эти глаза, этот лоб, уста, полные жизни и ответного чувства, нежные, трепетные, тянущиеся к его устам, он покрывал поцелуями... Теперь тень Смерти залегла у глаз, мертвенной желтизной покрылся лоб, губы чернели на бледном лице. Трудно было узнать в этой Милодоре ту — с полотна, прекрасную охотницу Диану. Как быстро тлен коснулся ее совершенного лица!... Как быстро подернулось это ясное чело восковым блеском — признаком смерти!... Совсем недавно Аполлон уже видел такой восковой блеск: когда хоронил брата. Этим характерным восковым блеском Смерть делает схожими между собой даже самые разные лица. Смерть... Смерть...

Аполлон насилу сдерживал рыдания, рвущиеся из груди.

Смерть... Смысл этого страшного слова как бы прорвался через пелену затмения, окутавшего, будто траурный саван, сознание Аполлона; смысл этого слова во всей его безысходности проник в Аполлоново сердце и сжал его невыносимой болью.

Аполлон поник головой; слезы текли по щекам его.

— Боже, почему все так?.. Я не понимаю...

Ему не хотелось жить — так велико было его горе.

Смерть как будто провела через эту комнату невидимую черту: все то хорошее и плохое, что могло быть в жизни Аполлона, осталось перед этой чертой; а за чертой ничего не было; только непроглядная тьма, от которой мрачно и пусто было на сердце и холодно — на душе... Эти мрак и пустота отразились в глазах у Аполлона и не укрылись от присутствующих.

Федотов и Холстицкий переглянулись. Василий Иванович легонько приобнял Аполлона за плечи:

— Ах, сударь, я знаю, как вам трудно сейчас. Но госпоже Милодоре уже ничем не поможешь... Подумайте о себе... Нет смысла так убиваться!... Надо жить...

— Зачем? — не пряча слез (что, бесспорно, является признаком силы), поднял глаза Аполлон.

— Подумайте, как отнеслась бы к вашему вопросу сама госпожа Милодора, — нашелся Федотов. — Она любила вас искренне и сильно. Она желала вам многих-многих лет... и счастья.

— Откуда вам знать? — покачал головой Аполлон. — Она ведь умерла, не оставив мне ни того, ни другого.

— Она на моих руках умирала... Она бредила... о вас... И последние слова ее были о вас... Вы должны найти в себе силы и пережить эту беду. Вы должны жить и за себя, и за госпожу Милодору. Ваша жизнь теперь — память о ней, о Милодоре. Разве это не очевидно?... Аполлон молчал, не зная, что ответить. Было пусто на душе, было тяжко на сердце...

Он поднял глаза на Федотова и только сейчас приметил, как тот постарел: видно, тоже переживал очень, видно, и для него Милодора была дорогой человек...

Федотов взял Аполлона за руку и покрепче сжал ее.

— Время пройдет и вам станет легче. Устиша, которая тоже была здесь, всхлипывая, зажигала свечи. Священник что-то читал вполголоса и второпях над телом усопшей.

Потом какие-то люди вежливо, но настойчиво, оттеснили Аполлона в сторону и закрыли крышку гроба.

— Вам не надо бы ехать на погребение, — посоветовал Аполлону Миша Холстицкий.

— Как это?

— Вы едва держитесь на ногах... Я отвезу вас домой. Хотите?

Аполлон не понимал, о чем речь, — почему это ему не надо ехать? Федотов сказал:

— Умерших из крепости хоронят без церемоний... Зачем вам быть там? Только новые страдания...

Но как мог Аполлон не быть там!...

На кладбище приехали глубокой ночью.

Накрапывал мелкий нудный дождь. Какие-то незнакомые люди сняли с больничного катафалка гроб и, освещая себе путь фонарями, прошли к отрытой уже могиле. Устиши и Холстицкого на кладбище не было. Федотов, которому, как видно, было не впервой хоронить умерших узников крепости, делал на ходу некие распоряжения.

Священник наскоро прочитал молитву, из которой Аполлон слышал только отдельные слова: «Господня земля и исполнение ея, вселенная и вси живущие на ней... Вечная память...»; под тихий шелест дождя о листву фоб опустили в могилу. Глухо застучали о крышку влажные комья земли — сноровисто работали землекопы с равнодушными лицами. Крестился Федотов; священник, спрятав молитвенник в вырез ризы, зябко ежился под дождем.

Аполлон воспринимал происходящее как кошмарный сон. Милодора, возлюбленная его Милодора была теперь там — под землей, сырой и холодной. Мертвая под мертвой землей...

Утирая капли дождя с лица, Аполлон шел прочь — куда-то в темноту.

Тускло светили у него за спиной фонари, выхватывая из ненастной тьмы покосившиеся унылые кресты и старые замшелые памятники.

Где-то далеко стукнул один раз колокол...

Поручик Карнизов сидел у себя в номере втором и в состоянии полного недоумения взирал набумагу с высочайшим соизволением о помиловании Милодоры Шмидт...