Петербуржский ковчег

Милодоре и в этот «номер» приносили еду те же охраняющие солдаты. Их было трое, и стерегли они Милодору по суткам. Сейчас, при свете дня, она могла рассмотреть этих солдат получше. Тем более что иного развлечения у нее здесь не было — если вообще уместно думать о каком-либо развлечении в Алексеевском равелине. Переговариваться с кем-нибудь из других узников было строжайше запрещено, да и невозможно при толстых кирпичных стенах и при глухих дверях; в пыльное окно было ни зги не видно, а на прогулки Милодору не выводили. Вот и получалось, что однообразие ее заточения скрашивали только приносящие пищу солдаты.

Один из них был старый и седоусый, с заметной хромотой — солдат явно из инвалидной команды; он был нелюдимый и угрюмый; и сколько бы Милодора ни обращалась к нему с какими-то вопросами или просьбами, натыкалась на мрачное молчание, — будто говорила с каменным надгробием на кладбище. Другой солдат — по виду инородец откуда-то из Поволжья — тоже за несколько дней не проронил ни слова, а только все зыркал на Милодору черными слегка раскосыми глазами и норовил как бы ненароком заглянуть под скатерть, которой прикрывалась узница (Карнизов так и не распорядился принести Милодоре какую-нибудь одежду); инородца Милодора попросту побаивалась и всякий раз, как он входил к ней, только того и желала, чтобы он поскорее вышел; а он, напротив, не спешил уходить, все оглядывал углы номера, качал головой и зыркал, зыркал на Милодору; она ела принесенную пищу (если не есть, то совсем замерзнешь), торопилась, давилась, из глаз ее текли слезы... а солдат-инородец зыркал на нее и осуждающе качал головой... Третий солдат, молодой и приятной наружности, — тот самый, что водил Милодору на беседу с поручиком Карнизовым, — без сомнения еще сохранил в себе что- то человеческое; крепость еще не «задавила» его окончательно; однажды Милодора даже заметила мелькнувшее в его глазах сочувствие; и он был единственный из солдат, чей голос Милодоре довелось услышать: два или три раза молодой солдат сказал ей какое-то казенное «Не положено!...»

Ничего, кроме этого «Не положено!...», Милодора не рассчитывала услышать и сегодня, когда молодой солдат внес ей судки с едой. И все же заговорила:

—Как вас зовут, солдат?...

Тот, конечно, ответил, как это, верно, полагалось по уставу — «не положено», но произнес фразу уже не так равнодушно и даже отчужденно, как обычно. Голос его как будто дрогнул; солдат спрятал глаза...

Погромыхивали помятые крышки судков, выставляемых солдатом на стол; с плеском лился в кружку («А. Р.») отвратительно мутный чай...

Милодора вздохнула и отвернулась к окну. Она не видела, как в этот момент солдат бросил на нее украдкой сочувствующий взгляд.

Солдат вдруг сказал:

—Андрейша...

Грустное лицо Милодоры озарилось улыбкой:

—Какое странное имя.

—Андрей — если как положено, — поправился солдат и тут признался: — А вас я жалею... Меня никто так уважительно не спрашивал про имя.

—Это же обыкновенно.

—Я помолюсь за вас...

—Помолитесь? — Милодора едва заметно покачала головой. — Боюсь, что я уже наскучила Богу своими молитвами. Или час моих испытаний еще не прошел.

—Терпите. Может, все обойдется. Хотя... — солдат вздохнул, не договорив.

Несмотря на это выразительное «хотя», в глазах у Милодоры вспыхнула надежда; ошеломляющая в своей простоте мысль явилась неожиданно:

—А вы не могли бы передать записку, Андрей, одному человеку? Он живет на Васильевском...

Солдат побледнел:

—Записку?... Не положено...

—Да, да! Я понимаю. Но все же... — Милодора чувствовала: или сумеет убедить солдата сейчас, или уж не сумеет никогда. — Без помощи того человека мне никогда не выбраться отсюда... Вы сами ведь оговорились — «хотя»... — Милодора умоляюще посмотрела в глаза солдату, она взяла его за руку.

Солдат неуверенно потянул руку к себе, однако не отнял; сказал совсем тихо:

—Вы знаете, что такое «сквозь строй»?... Это когда потом мясо кусками спадает с ребер... Нет, не просите, — он кивнул на судки. — Кушайте вот лучше. А я помолюсь за вас.

И солдат, не слушая больше просьб Милодоры, высвободил руку и вышел.

Спустя полчаса, когда Милодора покончила с едой, дверь опять отворилась. Солдат Андрей вошел с непроницаемым лицом.

Сказал бесстрастным голосом:

—Велено сопроводить вас во второй номер...

У Милодоры тревожно забилось сердце: опять к Карнизову. Она поднялась со стула, глаза ее совсем погасли.

А солдат вдруг шепнул:

—Потом напишите свою записку. Передам — так и быть...

Глава 29

Когда Милодора вошла в номер второй, Карнизов стоял вполоборота к окну и вид имел довольно угрюмый. При появлении Милодоры взгляд его несколько оживился. Солдат, видно, побаивавшийся поручика, в нерешительности топтался за спиной у Милодоры. Карнизов взглянул на солдата почти ласково: — Пшел вон, любезный.

Андрейша вышел и тихо притворил за собой дверь.

Карнизов, по обыкновению поскрипывая сапогами, прошелся перед Милодорой туда-сюда.

—А я уж полагал, что вы не придете... что вы не желаете видеть меня, — замечание его прозвучало с неприкрытой язвительностью.