Петербургский сыск. 1874—1883

– Нет, с барышней.

– Из его?

– Из заведения, – и начальник станции покрылся красными пятнами.

«Вот, что они скрывают, – на Мишиной душе воцарился покой, – ай да пристав, ай да чиновничек. Значится, они с клиентами были небезызвестного Федькинового заведения».

– Вы, Иван Егорыч, на службе с раннего утра? – Миша ушёл в сторону от щекотливой темы, чтобы не смущать присутствующих.

– А как же? В моих обязанностях встречать поезда, продавать билеты и следить за порядком на станции.

– А что полицейский не придан блюсти здесь порядок? – Жуков обратился к Авчинникову.

– К сожалению этот вопрос решить не в моих силах, штатом не предусмотрен.

– Хорошо, до семи часов утра, как я знаю было два поезда: один – в столицу, другой – в Гельсингфорс.

– Никак нет, три, господин Жуков.

– Да, три, из них только один – в столицу.

– В пять тридцать и шесть часов – в Гельсингфорс, а в шесть сорок две в столицу.

– Вы помните, кто сел на поезда на север?

– Сегодня, к моему глубокому сожалению, никто не соизволил направиться, как вы правильно выразились, на север.

– А в столицу?

– Взято семь билетов, два – первого класса и пять – второго.

– Все отъезжающие вам знакомы?

– Нет, не все.

– Кого вы не признали?

– Двоих, которые взяли билеты третьего класса.

– Вы ранее их видели?

– Нет, в первый раз, – чиновник начал пояснять, – господин Жуков, у меня память хорошая на лица, будьте уверены, что, если один раз увижу кого, то уже никогда не забуду.

– Это замечательно, значит, можете назвать имена всех, кого узнали?

– Могу, – просто сказал Иван Егорович, Миша даже замер на секунду.

– И кто там был?

– Тимохин, – чиновник смотрел не на Жукова, а на пристава, тот кивнул, – Иванов, который Пётр Трофимович, – пристав опять кивнул. – Степаниха, – и поправился, – Евдокия Степановна, Приблудов– старший, эти двое, которые в первый раз, и ещё один.

– Уехавший первым классом? – Мишино сердце застучало паровым молотом.

– Первым.

– Вы раньше его встречали?

– Да.

– Где? – От волнения Жуков произнёс вопрос дважды, первый прозвучал так тихо, что Минц не услышал.

– Здесь на станции.

– Давно?

– Вот даты для меня тёмный лес в отличие от лиц, – сказал начальник станции, – я думаю, в последний раз под Рождество.

– Полтора месяца тому.

– Получается так.

– Вы видели этого человека один раз?

– Нет, что вы, – Минц возвёл глаза к потолку и начал загибать пальцы, – четыре, именно, четыре.

– И ты знаешь, к кому он наведывался?

– К Фёдору Семёнычу, – уверенно сказал начальник станции.

– На чём зиждется такая уверенность?

– Так Афанасия Львовича сам Фёдор Семёныч провожали.

– Может, в тот день вы разговаривали с Фёдором Семёнычем? – Миша даже руки потёр от удовольствия.

– Было дело, – зарделся от собственной значимости Минц.

– Так, может быть, господин Пёрышкин о спутнике что—нибудь говорил.

– Точно так, Фёдор Семёныч подняли к верху палец, вот так, – Иван Егорович показал, как воздел руку местный богатей, – и сказали: «Сей человек имеет столько сейфов, что нам и не снилось!» Тогда я подумал, что человек сей богат, как Крез.

– Значит, Афанасий Львович, говорите, его зовут?

– Истинно так.

– Более его не встречали?

– Один—два раза.

– Каждый раз его провожал Фёдор Семёныч?

– Никак нет, провожали только в тот раз, о котором я упоминал.

– Хорошо.

– Те двое неизвестных, они с Афанасием Львовичем были?

– Никак нет, и билеты отдельно брали, и держались особняком, – начальник станции возвёл глаза к потолку, что—то вспоминая, – нет, мне кажется, не знакомы они были.

– Да, – Миша наморщил лоб, – эти двое с багажом уезжали?

– Н—е—е—т, – тянул Иван Егорович, – нет, багажа с ними не видел.

– А Афанасий Львович?

– Тот с саквояжем, ну такой, который доктора носят.

– Значит, они уехали на поезде в шесть сорок две в направлении столицы.

– Так точно.

– Как выглядел этот Афанасий Львович? Ну, лицо круглое, вытянутое, с бородой, усами, как?

– Обычно, – пожал плечами начальник станции, при этом сведя брови к переносице, – тёмное пальто.

– Чёрное?

– Когда он протягивал мне деньги, то в свете лампы оно показалось мне тёмно—синим, нежели чёрным. Кожаные перчатки с тремя пуговками, вот здесь, – он показал на своей руке, – усов и бороды я не приметил, вот нос длинный, как у птицы, и прямой такой, заострённый, лицо вытянутое и губы такие несуразно узкие, словно бы щель под носом, на подбородке ямочка.

– Шрамов, родинок на лице не было?

– Нет, не заметил, деньги достал из потёртого бумажника, я уж подумал, что такой важный человек, а жалеет пары рублей на новый.

– Какого он росту был?

– Пожалуй, повыше меня, это я, господин Жуков, – увидев удивлённый Мишин взгляд, пояснил Минц, – по окошку кассы сужу.

– Те двое?

– Вот они какие—то безликие, тот, что билет брал, у него на тыльной стороне ладони пятно, видимо, от ожога. Лица скучные, – и снова начал пояснять, – такие незапоминающиеся, с небольшими бородками и, как мне показалось, бегающими пронырливыми глазками.

– Это всё?

– Да.

– Тогда вопросов боле не имею, – произнёс Жуков, – а вы, Александр Иванович?

– Нет, нет, – молодецки вскочил со стула поручик, – теперь куда?

– Пожалуй, в сыскное.