Петербургский сыск. 1870 – 1874

На душе было мерзко, чувствовалось неприятное опустошение, словно внезапно покинули силы. Хлестаков прав. Против него абсолютно ничего, кроме косвенного, что мог знать обворованных, что завитушки букв могут напоминать его почерк. Дома он не хранит драгоценностей, только наличные безымянные деньги, грима и иных театральных принадлежностей уже нет. Можно, может быть, найти кусок веревки, от которой отрезана часть, но предусмотрительность данного человека вызывает уважение. Туфли – это крайность, а не небрежность и его переодевание – явная попытка уехать из столицы, хотя бы на время, а это в свою очередь значит, что чувствует он в чем—то слабину, есть тонкое место. Но где? Надо время, а его к сожалению не хватает, но и оно может сыграть на руку. Наш драгоценный знает, что против него у сыска ничего нет, здесь может произойти самоуспокоение, и тогда неизбежны ошибки, а я, как завзятая борзая, только этого и жду.

В середине дня Иван Дмитриевич приказал подать пролетку.

– Надо навестить нашу безутешную вдову, – ответил на немой вопрос Жукова.

Альбина в черном накинутом на плечи платке выглядела не загнанной, как в прошлый раз, а посвежевшей, словно смерть мужа пошла ей на пользу.

– День добрый! – поздоровался Путилин и вошел в прихожую.

– Проходите, – с улыбкой произнёсла вдова.

В гостиной Иван Дмитриевич посмотрел по сторонам, словно прикидывая, куда положить шляпу, но так и остался держать ее в руках.

– Я вот по какому вопросу, – начал он, – не все мне в прошлый раз рассказала.

– Все, – искренне удивилась Альбина, – что Иван меня в могилу хотел с ребенком свести, это я сейчас поняла, а больше и добавить нечего.

– Хорошо. Когда Сорокин изменился?

– Он всегда такой был, я не замечала. Вот с месяц он стал, словно не в себе, заговариваться, сам себе бормотал что—то под нос.

– И так до последнего дня?

– Нет, – задумалась, теребя платок в руках, – а неделю тому, повеселел, мол, скоро все изменится и улыбался, ну как—то не хорошо что ли.

– С неделю?

– Около.

– А больше ничего?

Альбина старалась не смотреть Путилину в глаза.

– Тогда же я шла в лавку и заметила, как Иван прячется в подворотне. Я не стала к нему подходить, а он следил за хорошо одетым господином с тростью в руках.

– Так– так.

– Господин вышел из дома, что на углу Коломенской и Кузнечной, пошел к Невскому, где зашел в новую ресторацию. Иван его прождал, пока тот не вышел.

– Вы узнаете этого господина?

– Узнаю, через день я снова видела, как он шел за господином по пятам.

– В тот день, когда исчез Иван, он выгнал Вас из дому?

– Да, ту ночь я провела у Ирины.

– Так, – Путилин повернулся к Михаилу, – езжай за Дмитрием Львовичем и ко мне в кабинет. – А Вам, любезная Альбина, придется тоже проехать, но уже со мною.

Дмитрий Львович, не здороваясь с хозяином кабинета, вальяжным шагом прошел и сел, закинув ногу за ногу.

– Господин Путилин, я спокойный человек, но не терплю, когда мои планы рушат полицейские ищейки.

– Прошу извинить моих сотрудников, но они выполняют мои указания, так что жаловаться надо на меня.

– Я непременно воспользуюсь Вашим предложением.

– Раз я Вас побеспокоил, то позвольте воспользоваться случаем и задать несколько вопросов?

Хлестаков благосклонно склонил голову в знак согласия.

– Когда Вы в последний раз виделись с Сорокиным?

– Вчера в купеческом клубе мы сидели за одним столом, – не дрогнула ни одна черточка на лице, и голос звучал ровно без напряжения, – если Вы имеете в виде Прохора Ивановича?

– Нет, к сожалению не его.

– Тогда не знаю, что добавить.

– Ваш же знакомец Иван Спиридонович?

Дмитрий Львович сделал вид или задумался на самом деле.

– Нет, с таким именем я Сорокина не знаю.

– Как же так? Вы у него и дома бывали на набережной Обводного канала.

– В тех краях знакомых не имею.

– Я имею сведения, что вышеуказанный господин изволил несколько дней ходить за Вами, Дмитрий Львович, устраивая тайную слежку. У Вас ничего не пропало? – Путилин смотрел в глаза Хлестакову. – Времена нехорошие, вдруг решил человек Вас ограбить? А то и более тяжкое злодейство свершить?

– Могу Вас уверить, Иван Дмитриевич, у меня ничего не пропало, – выговаривая отдельно каждое слово, произнёс допрашиваемый, только появившееся тяжелое дыхание выдавало раздражение. – И слежки я не заметил.

– Может быть, что—то пропало? – настойчиво спрашивал Путилин.

– Нет, – резко обрубил Хлестаков, – драгоценностей больших не имею, а деньги… Я – игрок, сегодня не помещаются в бумажнике, а завтра он пуст. Не предугадать грабителю, когда можно влезть в мой дом.

– А это разве не Ваше? – Иван Дмитриевич положил на стол несколько паспортов.

Дмитрий Львович вздрогнул, лицо его исказилось и он вскочил со стула, который полетел на пол.

– Что Вы себе, господин Путилин, позволяете? – вскричал выпрямившийся во весь рост Хлестаков.

– Я спросил: Ваши ли это бумаги? – и добавил спокойным тоном, – указаны Ваши приметы и Вам выдавались эти бумаги, только в Одессе, Таганроге и Киеве.

– Мои жалобы не заставят себя ждать, – всегда хладнокровный допрашиваемый покраснел.