Петербургский сыск. 1870 – 1874

– Хорошо, хотелось бы взглянуть на место, где произошло злодеяние.

– Я провожу. – вызвался помощник пристава.

– Иван Дмитрич, увольте. – приложил руку к груди майор Галатов, – второй раз нет особого желания смотреть на ужасную картину.

Перед тем, как войти в комнату, Путилин скинул легкое пальто, чтобы не мешало, оставил при входе трость и вошел. Первым делом перекрестился на висевший в углу Лик Спасителя, перед которым вился тоненький, едва видимый, огонек лампадки.

Комната, хотя и была небольшой, но в ней помещалась хозяйская кровать справа у окна, подле нее люлька, в которой, видимо. спал самый маленький, по другую сторону кровать няньки, которая спала с дочкой Прасковьи.

Ашихина лежала на полу, смотря в потолок единственным уцелевшим глазом, вместо лица сплющенная маска, создавалось впечатление, что били чем—то плоским и тяжелым, только на виске зияла рана со вдавленными внутрь костями. Иван Дмитриевич склонился над убитой, нахмурился и потом недоуменно покачал головой, присматриваясь к нанесенным ранам.

– Она убита не сразу, – Путилин обернулся, у двери стоял доктор Крутулевский, поправляя очки. – Она после первого удара вскочила, может, хотела крикнуть, но убийца ей не дал. Поторопился нанести следующие. Здравствуйте, Иван Дмитрич.

Начальник сыскной полиции кивнул в знак приветствия.

– И сколько было таких ударом?

– Судя по состоянию лица, то не менее пяти, я думаю, а вот девочке, – доктор указал рукой на няньку, – хватило одного.

– А дети?

– Младший, видимо. Спал, так что трагедия его не коснулась, а вот второй девочке достался тоже один удар. Не знаю, может, она заплакала, а может убийца имел другие виды, но тоже ударил один раз. Удар получился вскользь, девочка лишилась чувств и к ней этот… больше не притронулся.

– Вы имеете предположение, чем могли быть нанесены такие раны.

Крутулевский с минуту подумал, потом покачал головой:

– Увы, не могу предположить, но что—то тяжелое, плоское и острым краем.

– М—да.

– Иван Дмитрич, мое дело лечить или устанавливать причину смерти, а уж ваше, – доктор горько улыбнулся, – простите, искать.

– Вы правы, господин Крутулевский.

– Найдете?

Путилин, подошедший к девочке, склонился над ней, потом поднял на доктора глаза:

– Простите?

– Разыщите этого зверя?

– Надеюсь.

– М—да, – теперь произнёс Крутулевский, – что за времена, даже детей и тех не жалеют.

Иван Дмитриевич уже не слушал доктора, а рассматривал голову девочки, потом обернулся что—то прикинул, сделал два шага к трупу Прасковьи, опять вернулся к кровати девочки. Нахмурился, почесывая щеку.

– Вполне, может, быть, вполне, хотя… – и направился к выходу из комнаты.

У двери стоял Жуков. Он не решился мешать начальнику, а еще более его испугал смотрящий среди кровавого месива на лице глаз Прасковьи. Казалось, он молил, чтобы сыскные агенты нашли злодея, покусившегося на жизни несчастных женщин.

Уже у двери Иван Дмитриевич обернулся и осмотрел комнату внимательным взглядом. В комнате не было беспорядка, обычно остающегося после вора, которому помешали хозяева. все вроде бы стояло на своих местах.

«Значит, залез кто—то свой, знавший где, что может лежать, – мелькнуло в голове и засело занозой. – значит, свой. Надо бы мужа проверить, хотя… Здесь что—то не сходится? Своих детей, что ли?»

– Иван Дмитрич, – произнёс почти шепотом, видимо, боялся нарушить смертельный покой Жуков, – там Шамов, будете его расспрашивать?

– Непременно. Миша, непременно, – сказал, не выходя из задумчивости, – каков он из себя?

– Маленький, щуплый, лет двадцати с гаком.

– Ладно, Миша, пошли, – и с иронией добавил, – расспрашивать твоего Шамова.

Луке Шамову была двадцать два, в этом Жуков не ошибся. Он на самом деле оказался невысокого роста, слегка сутулился и, казался из—за этого ниже ростом. Ивану Дмитриевичу сразу не понравились бегающие глаза трактирного слуги, словно он напакостил и теперь боится, чтобы не вышло наружу.

У открытой двери в комнату Шамова стоял полицейский. Сам же хозяин сидел на незастеленной кровати, сложив руки на коленях и смотрел в одну точку, словно был занят размышлениями о чем—то важном и одному ему ведомом, когда вошел Иван Дмитриевич, Лука сразу в нем определил самого главного, хотя на 3 участке Спасской части главнее его благородия господина Галатова быть не могло.

Шамов чуть ли не вдвое сложился и, смотря взглядом преданной собаки, смотрел на Путилина откуда—то снизу с едкой улыбкой на бледных губах.

– Здравствуй, Шамов! – Ивану Дмитриевичу никогда не нравились вот такие субъекты, в глаза улыбающиеся и стремившиеся угодить во всем, но стоит повернуться к ним спиной, а еще лучше не поворачиваться.

– Здравия желаем, Ваше Превосходительство!

«Что им так „Превосходительство“ хочется мне приклеить? Далеко еще!»

Путилин осмотрелся. Комната была небольшой, что в длину, что в ширину, сажень с аршином. Веяло уютом, кровать, правда, сейчас не застеленная, сундук, деревянная табуретка возле стола.

– Давно в столице?

– Третий год.