Петербургский сыск. 1870 – 1874

– Толково, а если не придет?

– Вот не пришедшие и вызовут большее подозрение, ведь убийца– то мог свой заклад унести с собою.

– Возможно, но тогда он мог вырвать листы с книг.

– Мог, – умолк на минуту, – раз наш хозяин был таким дотошным, а не было ли у него второй книги? Раз он переписал номера банковских билетов, то мог вести и две книги.

– Да, я проверю.

– И еще нам известно время, в которое совершены смертоубийства. В шесть часов сорок три минуты убийца проходил к лестнице и задел напольные часы, они остановились. Хозяин был к этому времени убит, пришедший столкнулся с нежданным препятствием в лице кухарки и нанес ей несколько раз. Существенное здесь то, что убийца порезал правую руку наверху и, когда спускался, держался за перила, и кровь осталась на них. Потом все ящики и ручки дверей окровавлены, на некоторых вещах следы крови. В спальне хозяина злоумышленник нашел деньги, схватил первую пачку пораненной рукой, окровавил верхнюю банкноту и отбросил ее, наверное, со злости в сторону. Потом он стал аккуратнее, но следы все таки на стенах оставил.

– Похоже так, – и после некоторого раздумья Михаил произнёс, – Иван Дмитриевич, я проеду на Вознесенский пока агенты там, проверю книги и еще раз осмотрю место. Мне любопытно пройтись дорогою убийцы.

– Попробуй.

Вместе с произнёсенным словом раздался настойчивый стук.

– Войдите.

Дверь распахнулась.

– Господин Путилин, – вышколенный дежурный чиновник остановился на пороге, – к Вам прямо таки рвется городовой Сидоров с Вознесенского, что рядом с Ново– Александровским рынком.

– Пусть войдет, – Иван Дмитриевич прошел к своему креслу, но не стал садиться.

Строевым шагом в кабинет проследовал в кабинет и остановился перед столом.

– Вашбродь, – хорошо поставленным голосом рапортовал полицейский – Ваше приказание исполнено. Разрешите доложить?

– Докладывай, но потише, – попросил начальник сыска, – не то оглохну и тебя не услышу.

– Так точно, Вашбродь, – уже тише начал доклад городовой, – вчера Марию Сторман около семи вечера видели в аптеке на углу Садовой и Вознесенского, там она пожаловалась, что хозяин отпустил ее на вечер к сестре, а та уехала из города. Вот и приходится воротиться назад. Около восьми часов из флигеля выходил человек в меховом пальто и шапке, надвинутой на глаза, но так как вечера нынче темные, то лица разглядеть не удалось. Об этом поведал жилец с третьего этажа господин Володин, профессор Технологического института, но приметил, что вышедший был с усами.

– Так, – Путилин опустился на кресло, – значит, Мария Сторман по воле случая вернулась назад.

– Так точно, Вашбродь, – полицейский стоял, выпятив грудь вперед.

– Молодца, – начальник сыска похвалил городового, – значится, свидетелей нет, кроме профессора?

– Так точно, я со всеми имел беседы, но никто ничего более не видел.

– И то хлеб, – потом повернул голову к Жукову, – поезжай и осмотри еще раз флигель. А ты можешь быть свободен, – задумчиво обратился к городовому, тот повернулся и пошел к выходу.

Агенты, оставленные на месте убийства, занимались переписью вещей, заложенных в кассе, и сопоставляли их с канцелярской книгой. По приезде Жуков убедился в аккуратной педантичности отставного капитана, который действительно имел две книги: одну – основную и вторую – на всякий непредвиденный случай. А вдруг что случиться?

При проверке оказалось, что они обе со всеми листами, которые господин Суров не только пронумеровал, но и в них острым шилом сделал отверстие, продел сквозь него нить, на последней странице приклеил ее к переплету и оттиснул печатью, чтобы листы были в целости и сохранности. К делам отставной военный подходил с особой тщательностью. Закладных вещей хоть и было в достатке, но разобраться с ними не составляло труда, уходило больше времени на писанину.

– Как продвигается работа? – улыбающийся помощник начальника сыска вошел в кабинет убитого.

– К полуночи закончим, – поднял голову, сидящий за столом хозяина ссудной кассы, агент Милованов, голубоглазый мужчина лет сорока, оставленный сегодня старшим.

– А где личные бумаги?

– Вот они, – старший агент опустил руку на стопку бумаг справа от себя.

– Я не помешаю, если ими займусь? – с хитринкой произнёс Жуков.

– Нет, – проскрипел сидящий за столом, – буду только рад.

О дотошности Милованова в сыскном ходили небезосновательные слухи, если он брался за дело, то доводил до конца, чем бы оно не заканчивалось и самое главное, что он не терпел, когда его отвлекают, либо хуже того «путаются под ногами», как он заявлял с ворчанием. Легендарное усердие.