Петербургские трущобы. Том 1

– Доктор, – отвечал господин в золотых очках, – только успокойтесь, Бога ради, не говорите пока еще… Вот я вам дам сейчас успокоительного, тогда мы поболтаем.

И с этими словами он налил в рюмку воды несколько капель из пузырька и с одобрительной улыбкой подал их пациентке. Прошло минут десять после приема. Нормальное спокойствие понемногу возвращалось к больной.

– Как же это я здесь? – спросила она, припоминая и соображая что-то. – Ведь, кажется, я была…

– Да, вы были у генеральши фон Шпильце, – перебил ее доктор, – я и привез вас оттуда в карете, вместе с двумя людьми ее. Бедная старушка, она ужасно перетрусила, – заметил он с спокойною улыбкой.

– Скажите, что же было со мною? Я ничего не помню, – проговорила она, приходя в нервную напряженность при смутном воспоминании случившегося.

– Во-первых, успокойтесь, или вы повредите себе, – отвечал доктор, – а во-вторых – с вами был обморок, и довольно сильный, довольно продолжительный. Мне говорила генеральша, – продолжал он рассказывать, – что она едва на пять минут вышла из комнаты, как уж нашла вас без чувств. Ну конечно, сейчас за мною – я ее домашний доктор, – долго ничего не могли сделать с вами, наконец заложили карету и перевезли вас домой – вот и все пока.

– Вы говорите, что она только на пять минут уходила? – переспросила больная.

– Да, не более, а воротясь, нашла вас уже в обмороке, – подтвердил доктор.

– Стало быть, это сон был, – прошептала она.

– Какой сон?

– Не знаю, не помню… только страшный, ужасный сон.

– Гм… Странно… Какой же сон? – глубокомысленно раздумывал доктор. – Вы хорошо ли его помните?

– Не помню; но знаю, что было что-то – наяву ли, во сне ли – только было…

– Гм… Вы не подвержены ли галлюцинациям или эпилепсии? – медицински допрашивал он.

Больная пожала плечами.

– Не знаю; до сих пор, кажется, не была подвержена.

– Ну, может быть, теперь, вследствие каких-нибудь предрасполагающих причин… Все это возможно. Но только если вы помните, что был какой-то сон, то это наверное галлюцинация, – с видом непогрешимого авторитета заключил доктор.

«Сон… галлюцинация – слава Богу!» – успокоенно подумала Юлия Николаевна и попросила доктора кликнуть девушку, чтобы осведомиться про детей.

Вошла Груша и вынула из кармана почтамтскую повестку.

– Почтальон приносил, надо быть, с почты, – пояснила она, хотя это и без пояснения было совершенно ясно.

Юлия Николаевна слабою рукою развернула бумагу и прочитала извещение о присылке на ее имя тысячи рублей серебром.

– От мужа… Слава тебе, Господи! – радостно проговорила она. – Теперь я совершенно спокойна.

– Однако дней пять-шесть вы должны полежать в постели, – методически заметил доктор, убрав свою аптечку и берясь за шляпу. – Тут вот оставлены вам капли, которые вы попьете, а мы вас полечим, и вы встанете совсем здоровой, – продолжал он, – а пока – до завтра, прощайте…

И низенький человек откланялся с докторски-солидною любезностью, как подобает истинному сыну Эскулапа.

– В Морскую! – крикнул он извозчику, выйдя за ворота, – и покатил к генеральше фон Шпильце.

– Nun, was sagen sie doch, Herr Katzel?[161] – совершенно спокойно спросила его Амалия Потаповна.

– О, вполне удачно! могу поздравить с счастливым исходом, – сообщил самодовольный сын Эскулапа.

– Она помнит?

– Гм… немножко… Впрочем, благодаря мне, убеждена, что все это сон, галлюцинация.

– S’gu-ut, s’gu-ut![162] – протянула генеральша с поощрительной улыбкой, словно кот, прищуривая глазки.

– Ну-с?! – решительно и настойчиво приступил меж тем герр Катцель, отдав короткий поклон за ее поощрение.

Амалия Потаповна как нельзя лучше поняла значение этого выразительного «ну-с» и опустила руку в карман своего платья.

– Auf Wiedersehen![163] – поклонилась она, подавая доктору кулак для потрясения, после которого тот ощутил в пальцах своих шелест государственной депозитки.

Амалия Потаповна поклонилась снова и торопливой походкой стала удаляться из залы. Сын Эскулапа еще торопливее развернул врученную ему бумажку: оказалась радужная.

– Эй, ваше превосходительство! пожалуйте-ка сюда! – закричал он вдогонку.

Генеральша вернулась, вытянув шею и лицо с любопытно-серьезным выражением.

– Это что такое? – вопросил герр Катцель, приближая депозитку к ее физиономии.

– Это? Сто! – отвечала она с таким наивно-невинным видом, который ясно говорил: что это, батюшка, как будто сам ты не видишь?

– А мне, полагаете вы, следует сто?

– Ja, ich glaube[164], сто.

– А я полагаю – триста.

– Зачем так? – встрепенулась Амалия Потаповна.

– А вот зачем, – принялся он отсчитывать по пальцам, – сто за составление тинктуры, сто за подание медицинской помощи да сто за знакомство с вами, то есть мою всегдашнюю долю, по старому условию.

Генеральша поморщилась, вздохнула от глубины души и молча достала свое портмоне, из которого еще две радужные безвозвратно перешли в жилетный карман Эскулапа.

– Вот теперь так! и я могу сказать: auf Wiedersehen! – с улыбкой проговорил Катцель и, поправляя золотые очки, удалился из залы.

XI ДВА НЕВИННЫХ ПОДАРКА