Петербургские трущобы. Том 1

Гостьи жеманно отказываются; Иван Иванович, однако, не отстает, атакуя их с новою силой, и наконец побеждает: гостьи выкушали по рюмке сладкой водки и посмаковали тенерифцу.

— Ах!.. ах, разлюбезное это дело! — восторженно умиряется, и сам не зная чему, Иван Иванович, причем егозит на стуле, всплескивает руками и щелит свои и без того узкие масляно-бегающие глазки.

— Нет, черт возьми! — вскакивает он с места и, схватив со стула гитару, запевает разбито-сладостным тенорком, со своими ужимками:

И вы, ды-рузья, моей красотки
Не встречали ль где порой?
В целым нашим околотки
Нет красоточки такой!
Эта девушка-шалунья,
Эфто Грунюшка-игрунья –
Только юбка за душой!

Тетенька сосредоточенно курит папироску, пуская дым через ноздри; Аграфена Степановна конфузится и краснеет, а Иван Иванович снова уже швырнул на диван гитару и в каком-то экстазе, ударяя себя кулаком в перси, говорит:

— Тетенька! распропащий я человек, потому — круглый сирота! И при моем сиротстве горькием, только вы одни у меня и остались… Добродетельная, можно сказать, сродственница! Хоша я и при своем капитале, однакоже проживаю в уединении. Только и услады одной, что чижа вот с клеткой купил, и преотменно, я вам скажу, поет, бестия, индо все уши прожужжит! Одначе ж он не человек, а как есть по всему чиж, так и выходит глупая он птица; а мне, при таком моем чувствии к коммерческим оборотам, требуетца теперича подругу. Правильно ли я полагаю, Аграфена Степановна?

Аграфена Степановна потупилась, покраснев еще более прежнего. Тетенька ободрительно улыбнулась и с важностью приступила к расспросам:

— Вы, значит, здесь в услужении проживаете, при своех господах?

— По наймам… внизу тут — у Бероевых, — ответила Груша, кое-как оправляясь от смущения и радуясь, что настал разговор посторонний.

— По наймам?.. Так-с. А сколько жалованья вам кладут они?

— Три рубля в месяц да полтину на горячее. Только двое прислуги: куфарка да я при барыне и при детях.

— Так-с. Стало быть, господа-то небогатые?

— Где уж там богатые! Живут себе помаленьку.

— И большое семейство?

— Нет, не так-то: сам хозяин, да жена при нем, да двое детей: мальчик и девочка.

— Значит, четверо. А сам-то — в чиновниках али так где служит?

— Он, этта, сказывали, по золотой части какой-то у Шиншеева, — богач-то, знаете?

— Слыхала. Так это, стало быть, место доходное?

— Уж Христос их знает! Слышала я точно, что другие больно уж наживаются, а он — нет; одним жалованьем доволен. И притом же должность его такая, что на месте не живет, а побудет, сколько месяцев придется, здесь с семейством, а там и ушлют в Сибирь на полгода и больше случается. Вот и теперь уехамши, недель с пять уж есть. Барыня-то одна осталась.

— Гм… А может, он и получает какие доходы, да куда-нибудь на сторону их относит? — с подозрительно-лукавою миной спросила тетенька.

— Ах, нет, как можно! — совестливо вступилась Груша. — Он всякую копейку, что только добудет, все в семейство несет, даже и оттуда, из Сибири-то, присылает. Нет, для семейства он завсегда большой попечитель.

— Ну, а как живут-то, не ругаются?

— Ой, что вы! душа в душу живут. Вот уже шесть годов они женаты, да я пятый год при них служу, так верите ли богу — ни разу тоись не побранилися между собою; а чтобы это ссоры, неудовольствия какого — и в помине нет! Оченно любят друг дружку, уж так-то любят — на редкость, со стороны смотреть приятно. И такой-то у них мир да тишина, что вовек, кажися, не отойду от места. И мать такая хорошая она; деток своих до смерти любит; обоих сама выкормила.

— А может, так, одно притворство? — попыталась тетенька смутить рассказчицу. — Может, у нее какие ни на есть амуры на стороне заведены! Ведь тут у нас это не на редкость бывает!

— Ну, уж нет! — с гордым достоинством, горячо перебила Груша. — Может, у других где — оно и так, а у нас не водится! Наша-то без мужа ровно монашенка живет, все с детьми занимается, сама обшивает их да учит шутём в книжку читать, и коли куда погулять выйти, так все с детьми же. Нет, уж такой-то домоседки поискать другой! Вон, этта, как-то бал ономнясь у Шиншеева был. Так что ж бы вы думали? Муж еле-еле упросил поехать, а то сама и слышать не хотела: что, говорит, там делать мне? А не ехать тоже нельзя, потому — сам Шиншеев просить приезжал.

— Что ж, разве она образованности не имеет, если ехать не хотела? — опять ввернула тетенька свое замечание.

— Нет, она оченно, можно сказать, образованная, — оступилась Груша, — все в книжку читает и на фортепьяне до жалости хорошо играть умеет и на всяких языках доподлинно может, — это сама я слышала. А только не любит этого, балов-то. Она, чу, сама барского рода, у родителев жила в Москве, да родители разорились, в бедности живут, так они теперича с мужем, при всех недостатках, от себя урывают да им помощь оказывают.