Песня длиною в жизнь

Мировая премьера художественного фильма «Дети Олимпа» произвела такой фурор, что прошла при полном аншлаге в двух кинотеатрах одновременно, несмотря на огромную длину очереди и цену в восемьдесят франков за билет. Эдит решила отказаться от «Синема Мадлен» в пользу «Синема Колизей» на Елисейских полях, поскольку не была там очень давно. Четыре года в нем крутили исключительно фильмы киностудии UFA^[71] для немецких солдат.

Казалось, весь Париж горел желанием посмотреть фильм, снятый в тяжелейших условиях оккупации и завершенный только благодаря находчивости тех, кто был причастен к его созданию. Эдит слышала, что Жак Превер скрыл некоторые моменты от немецкой цензуры и тем самым подверг свою жизнь опасности.

Любопытство зрителей подогревалось еще и тем, что никто не знал, где сейчас актриса Арлетти, сыгравшая главную роль. Все интересовались, появится ли она на премьере. Никто точно не знал, где находится звезда — на свободе она или все еще сидит в Консьержери либо в Дранси. Ее нигде не видели.

Непосредственно перед фильмом демонстрировались еженедельные новости Les Actualit'es Francaises, включавшие в себя репортажи со всего мира. Конечно, прежде всего, речь шла о местных выборах во Франции, которые должны были состояться через шесть недель. Впервые в истории великой нации женщинам тоже разрешили подойти к избирательным урнам, что было воспринято благосклонно далеко не всеми французами. Из колоний пришли плохие новости: из Северного Вьетнама во Французском Индокитае сообщали о жестокой атаке японских войск на французские позиции.

После этого показали кадры захвата железнодорожного моста возле немецкого города Ремаген авангардом Девятой бронетанковой дивизии США, благодаря которой союзникам впервые удалось форсировать Рейн. Потом пошли сообщения из бывшего концлагеря Освенцим в Польше, освобожденного в конце января Красной армией. От этих кадров у Эдит застыла в жилах кровь. У нее всегда болело сердце за молодых солдат, которые отдавали свои жизни на войне. Но то, что она увидела, касалось не военных, а мирных жителей, женщин, детей, стариков. Она смотрела на экран и не могла представить, какие страдания, какие ужасные муки перенесли эти выжившие в лагере смерти люди при виде тысяч невообразимо истощенных бывших узников Эдит казалось, что у них нет надежды лаже после освобождения. Хотя советские и польские военные пытались помочь и позаботиться о несчастных, люди, избежавшие газовых камер, по-прежнему массово умирали. Ведь на каждую медсестру приходилось по две сотни пациентов, не хватало буквально всего. «Необходимы пожертвования, — решила Эдит. — Я должна собрать деньги». Но затем задалась вопросом, как именно передать эти деньги нуждающимся, и загрустила от осознания своей беспомощности. Вздохнув, она взглянула на Ива, который с окаменевшим лицом смотрел на экран.

Когда в кинотеатре зажегся свет и раздались озабоченные голоса, она проговорила как бы про себя:

— Если существует ад, описанный Данте, то это, вероятно, Освенцим.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду, я не знаю этого Данте, — ответил Ив, вытирая глаза. — Я просто знаю, что твой Господь мне нравится все меньше и меньше. Он ничего не делает для нас, людей. Как ты можешь верить в существо, которое допускает такой ужас?

Эдит почувствовала неспособность защитить свою веру и лишь пожала плечами.

— Кого Господь любит, того он испытывает. Так говорится в Библии, Ив.

— Тогда остается лишь надеяться, что твой Бог меня не любит.

— О, Ив, — вздохнула она. Его безапелляционный тон оскорбил ее, несмотря на то что она очень хорошо понимала Ива. Его нападки на Бога проистекали из чувства вины. Он был звездой сцены, его прославляли, в то время как его старший брат еще голодал, находясь в германском плену. Но она не могла и не хотела признавать, что он связывал ужас немецких концлагерей с ее верой.

— Ты предпочла бы не видеть всего этого, не так ли?

Выражение лица, когда он смотрел на нее, больше не было таким жестким, более того, оно смягчалось с каждым словом.

Она кивнула. Затем покачала головой. На самом деле она не знала, что ему сказать. Вся ее жизнь была сценой, и многого в этом мире она не понимала. Реальность становилась заметна лишь в том случае, когда Эдит хотела ее видеть. По ее воспоминаниям, условия в лагерях для военнопленных, которые ей разрешили посетить в Германском рейхе, были намного лучше, чем те, которые оказались запечатлены в польской кинохронике. Конечно, вероятно, ей не всё показывали, не всё рассказывали. Ее охватило странное осознание того, что виденное за последние годы было вовсе не тем, чем казалось. Но она пыталась помочь. По мере сил. Возможно, недостаточно для комиссии, которая все еще не сняла с нее обвинения. Кстати, Арлетти, исполнившая главную роль в сегодняшнем фильме и обвиненная в сотрудничестве с немцами, так и не появилась.