— Я смог освободиться на несколько дней. Теперь я здесь и полностью твой, моя Малышка. — Анри смотрел на нее как кот, только что опустошивший горшок со сливками.
— Привет, Анри, — раздался голос Ива за спиной Эдит. В нем слышались удивление и подавленная ярость. — Что ты делаешь в Лионе?
Анри рассмеялся.
— Например, читаю газету, друг мой. — Он нагнулся, поднял ее с кресла и перелистнул страницы в поисках какой-то статьи. — В ней что-то написано о вашем сегодняшнем концерте. Подождите-ка…
Эдит терпеливо стояла перед Анри, Ив — на шаг позади нее. Она не повернулась к Иву, поскольку и так ясно понимала вопросы, с которыми он молча обращался к ней. Но здесь и сейчас ей не хотелось устраивать Анри сцену. Она не стала бы посылать его в Париж к жене, потому что в ее жизни появился другой мужчина. Такая ссора непременно испортила бы ей настроение. А ей этого точно не хотелось. Иву придется потерпеть. В конце концов, что такое один вечер? У них во время турне будет еще много совместных недель.
— Здесь написано, — Анри указал на статью, — «Поет Эдит Пиаф, стихи — Анри Конте…» — На его лице расцвела улыбка. — «Ив Монтант, известный исполнением песен прерий Дикого Запада, представит свою новую программу». Ив, почему твою фамилию пишут в Лионе с «т»?
Изобразив искреннее изумление, он переводил взгляд с Эдит на Ива и обратно.
— Оставь меня в покое! — прорычал Монтан. Без дальнейших объяснений он ринулся к лестнице, перескочил через первые две ступеньки, но потом вернулся и направился к регистрационной стойке. Очевидно, забыл взять ключ от своего номера. Взяв ключ, он понесся, на этот раз без остановки, на верхний этаж. Оглядываться на Эдит и Анри он не стал.
Анри, покачивая головой, смотрел ему вслед.
— Ну и что ты в нем нашла?
— «Д» в конце его фамилии, — лаконично ответила она.
Ив был прав: публика в Лионе действительно его знала. Примерно полторы тысячи зрителей, пришедших на концерт, ожидали веселого исполнителя американских и деревенских песен. Когда он стал петь свои новые шансоны, по толпе пробежал ропот. Мелодии были не менее зажигательными, чем привычные шлягеры, но люди хотели услышать совсем другие песни. Настроение в зале переменилось. И, конечно, на сцене он сразу почувствовал эту сдержанную реакцию. Вместо того чтобы продолжать двигаться элегантно и гибко, он стал совершенно зажатым и неуклюжим.
Эдит стояла с Луи, Симоной и Анри у аварийного выхода в конце партера и не знала, куда девать руки. Вначале держала кулаки за Ива, но потом ее охватило отчаяние.
Когда он исполнил шансон «У нее», который она написала для влюбленной пары, для него и для себя, по залу пронеслось угрюмое бормотание.
Истолковать его было несложно: спасибо, больше не надо.
— Они хлопают кончиками пальцев, — шепнул ей Анри.
Эдит была вне себя от гнева и сострадания: невозможно поверить, они хотят вернуть старого Монтана, они хотят посредственности!
— Новый Монтан еще слишком новый, — вслух подумал Лулу.
Эдит молча покачала головой.
На самом деле это действительно было одно из худших выступлений Ива, которое видела и слышала сама Эдит. Но такая реакция публики на его программу была чрезмерной. Это явное недружелюбие к артисту обидело ее. Он заслуживал гораздо большего признания. Его песни были выдающимися, а выступление в целом хорошим, хотя и не идеальным. Она понимала, что тоже виновата в его неудаче. Она сделала своему ревнивому молодому любовнику очень больно, разделив ложе с Анри сегодня ночью. Но она чувствовала, что следует преподать Иву урок: он должен научиться оставлять свою личную жизнь в гардеробе, как пальто. Ей не было места на сцене, как повседневной одежде. Там он должен быть кем-то другим и забыть все, что происходит за кулисами. Только так можно стать по-настоящему великим артистом.
Но его выступление и реакция на него разбили ей сердце.
— Я больше не могу так, — прошептала она и стремительно вышла из комнаты.
Симона поспешила за ней.
— Куда ты идешь? — крикнула она, когда догнала Эдит в коридоре.
— В мою гримерку. — Эдит не остановилась, а решительно зашагала дальше.
— Куда? Тебе следует быть рядом с ним в такие моменты.
Эдит остановилась и повернулась к Симоне. Переживания, вызванные непониманием публики, неожиданным визитом Анри и чувствами Ива, сдавили ее железной рукой. Ее начало охватывать раскаяние, на смену логике пришли чувства — и нервы не выдержали.
— Чего ты хочешь? — закричала Эдит. — Я что, должна бежать на сцену и утешать его у всех на глазах? Он никогда не простит мне этого.
Симона глубоко вздохнула. Она открыла рот, но не успела что-то сказать, как Эдит продолжила:
— Он не тряпка, Момона. Если он не сможет принять неизбежность поражений и захочет все бросить, он это сделает. Я ничего не могу тут изменить.
Едва озвучив эту возможность, она поняла, что ее беспокойство связано не только с выступлением Ива, но и с его реакцией на присутствие Анри. Как она справится, если Ив ее бросит? Ее одолели тревожные мысли: возможно, она слишком долго играла с ним. Это следовало прекратить. Ей стало дурно. Она оперлась рукой о стену.