Песни, запрещенные в СССР

Современный жанр мотает из крайности в крайность от яростных выкриков: «Привет ворам, смерть мусорам!» до слезливых комсомольско-каэспэшных ватных текстов, напетых под аранжировку (типа «шансон»). Все это грустно.

Прошу извинить за резкость тона — это мое личное мнение.

Вернемся в фарватер нашего «исторического экскурса». Итак, я настаиваю, что в 30–80-е годы термин «блатной песни» включал в себя не столько криминальные композиции, сколько целый спектр разноплановых произведений, загнанных в подполье государственной идеологией. Что я имею в виду конкретно?

Началась в конце 20-х борьба с «цыганщиной» на эстраде, перестали звучать с большой сцены «Две гитары», «Очи черные», «Пара гнедых» — и моментом оказались в неофициальном репертуаре. Сочинял сам народ злободневные песенки: «Нам электричество пахать и сеять будет», например, или зарисовку об эпидемии холеры в Одессе в 1970 году… Могли прозвучать подобные вещи в то время, пусть не с эстрады в концертном зале, но хотя бы в захолустном клубе? Исключено.

Тоже, выходит, падают эти песенки в нашу «блатную» копилку.

Идем дальше, старые «одесские штучки» 20-х и более поздних годов, тюремно-криминальные пока не трогаем, но «Бублички», «У самовара я и моя Маша», «Школа бальных танцев», «Поспели вишни». Плюсуем?

Эмигрантские вещи, такие как «Журавли», «Я тоскую по родине» и далее. Нет вопросов?

Военные песни — не о Красной армии, а о Белой. Туда же?

Множество произведений на стихи Есенина, Северянина, Горбовского… Понятно.

Как быть с дворовой лирикой? Все ныне затертые до дыр Женей Осиным, Владимиром Маркиным и группой «Нэнси» старые хиты попадали когда-то под разряд «запрещенных» и исполнялись кем? Правильно, Северным, Комаром, «Слепыми», «Магаданцами». А вы говорите, «блатняк» — это про тюрьму.

И, наконец, шедевры на криминальную тематику. Да, были, но только как ОДНА ИЗ СОСТАВЛЯЮЩИХ жанра и лишь в девяностые стали считаться практически базисом «русского городского романса». На самом деле это мнение в корне неверно.

Чуть дальше мы слегка (не углубляясь в дебри былинных сказаний, странствий Ваньки Каина и прочей мифологии) коснемся истоков зарождения «жанровой песни» и вечных гонений, связанных с ней. А пока забежим слегка вперед. Как же выжил «русский жанр» в условиях невероятного прессинга 30–80-х годов XX века?

Ведь носителей этого вида искусства в буквальном смысле, говоря языком газеты «Правда», выжигали каленым железом, прижимали к ногтю, безжалостно выкорчевывали и даже «морили дустом, как клопов»!

А очень просто — жанр отыскал себе несколько укромных «уголков», фигурально, конечно, выражаясь. Первый и главный — он осел в народной памяти, а частично эмигрировал вместе с народом (подробно об этом в моей книге «Русская песня в изгнании»). Вот почему весь репертуар, особенно послевоенной волны эмиграции (как правило, детей революционных беженцев), составляли одни и те же песни. Взгляните на обложки! Везде: «Две гитары», «Гори, гори, любовь цыганки», «Выпьем мы рюмку водки» и т. д. Не знали другого.

Второй и самый важный для развития момент — жанр ушел в рестораны и продолжал все годы звучать с кабацкой сцены у себя на родине. Правда, советская власть не могла оставить эти островки «нэпа» без пригляда и создавала загадочные организации типа ОМА (Объединение музыкальных ансамблей, в каждом городе свое), призванное надзирать за репертуаром коллективов точек общепита.

О! Как шикарно, наверное, было трудиться, скажем, в МОМА (Московском объединении).

Пришел в кабак (взял с собой двух-трех друзей, не наглея), нарядился «для блезиру» в костюм и очки, папку подмышку — сидишь, инспектируешь музыкантов, а сам метрдотель тебе лично стол накрывает, икру с балыками на скатерть мечет и коньяк наливает. Именно так описывают эту коммунистическую бредовую показуху бывшие лабухи.

Я хочу привести воспоминания мэтра русской песни из Нью-Йорка, а некогда руководителя оркестров многих советских ресторанов Михаила Александровича Гулько, которыми он любезно поделился специально для этой книги.

«Я много лет проработан руководителем ресторанных оркестров по всей стране (от Сочи до Камчатки). Люди приходили к нам отдохнуть, потанцевать, послушать не надоевший до чертиков репертуар: “И Ленин такой молодой и юный Октябрь впереди!”, а что-нибудь душевное, со смыслом. Такие песни запрещали официально, но мы, конечно, только их и играли: “Журавли”, “Мурку”, “7.40”, “Лимончики”, “Ах, Одесса!”… Козина, Лещенко, Вертинского…