Песнь вторая. О принцессе, сумраке и гитаре.

Хилл сам себе удивлялся. Она унизила его, заставив валяться в ногах у этого аристократишки, пригрозила выпороть, чуть не продала, и, вместо того, чтобы придушить змеюку на месте, он ей восхищается. И не просто восхищается, а готов позволить ей и дальше играть с ним, как ей заблагорассудится. И самому получать от этого удовольствие. Бред и наваждение! Может, балаганное представление Её Высочества не произвело на него должного впечатления, потому что она сама ни на секунду не поверила в то, что говорит? За исключением того, что он красивый. Хилл вспомнил её собственнический, довольный голос и властно-нежное прикосновение её руки, и тело тут же отреагировало соответственно. И это после вчерашнего вечера, ночи, и продолжения сегодня утром... определенно, он сошел с ума. Эта мысль заставила его рассмеяться.

Поднимаясь в кабинет, Шу ещё не решила, устроить ли любимому трепку, чтоб неповадно было втравливать её в неприятности, или прочитать лекцию о необходимости думать мозгами, а не другим местом, прежде чем магичить направо и налево. Но, увидев его, замерла, и остатки злости мигом испарились в неизвестном направлении. В сияющих золотом лучах утреннего солнца, гибкий и напряженный, словно туго натянутый лук, источающий звериную мощь и опасность, притягательный и бесстыдно красивый, Тигренок потягивался, выгибаясь всем телом, и смеялся. Довольным, низким, чувственным смехом, от которого у неё мурашки забегали по коже, пересохло во рту и потеплело в животе. Он вытягивался и кружился, подставляясь солнцу и зажмурившись, словно сытый кот, позволяя теплым лучам облизывать себя и распространяя вокруг ощущение острого физического наслаждения. В этот миг он как никогда походил на настоящего дикого тигра, сильного, хищного и свободного, полновластного хозяина джунглей. Почувствовав присутствие Шу, он остановился и открыл глаза, уставившись на неё. Принцесса невольно шагнула ему навстречу, подчиняясь завораживающему и откровенному призыву его жаркого голодного взгляда, его животному магнетизму, и очутилась в его объятиях. Тигренок подхватил её на руки, тесно прижав к себе, и закружил по комнате. Её волосы растрепались и летели за ней черным блестящим потоком, щеки разрумянились, она запрокидывала голову, вскрикивая в восторге, пока они оба не свалились, запыхавшись, на пол. Но так и не перестав смеяться от переполняющего обоих счастья.

- Мой Тигренок, - Шу потерлась щекой о горячее плечо под тонким батистом, - мой милый нахальный Тигренок.

В ответ раздалось довольное басовитое урчание и смех.

- Что ты смеешься? Ты, самый нахальный, самый красивый, самый чудесный Тигренок на свете?

Хилл смотрел на приникшую к нему возлюбленную, такую радостную и доверчивую, и ему хотелось сказать ей, наконец, как сильно он её любит, что он не может жить без неё.

И он проклинал богов и судьбу за столь изощренное издевательство, потому что предчувствие скорой смерти никуда не делось, не ослабло и не отдалилось. Наоборот, оно вдруг словно обрушилось на него, и теперь Хилл даже мог сказать, сколько ещё ему осталось. Не больше двух недель, и Тень окончательно предъявит не него права. Оставался, правда, крохотный шанс, что удастся как-нибудь выкрутиться, хотя бы отсрочить приговор, но... Хилл почти слышал такой знакомый потусторонний смешок бога, которому посвятил себя. Он мысленно состроил Тёмному козу: "У меня ещё есть время, и тебе не удастся испортить мне жизнь, пока я жив! Вот когда получишь меня, ухмыляйся, сколько влезет. А пока отстань!" По крайней мере, это касалось только его, любимой же пока ничего не угрожало. И Хилла это вполне устраивало. Гораздо больше, чем обычное развитие событий, когда Темному Хиссу доставались те, кому не посчастливилось встретить Призывающего и отнестись к нему по-человечески.

- Тигренок, милый, - Шу приподнялась на локте и с тревогой заглянула ему в лицо. В синих глазах плескалась обреченность и счастье, и всепоглощающая исступленная нежность. Тигренок улыбался ей так тепло, так ласково, что принцессе захотелось заплакать. Острое, безжалостно ранящее чувство скорой потери, непременного расставания... словно боги позволили ей заглянуть в Страну Звенящих Ручьев, но только до рассвета. И, с неотвратимостью встающего солнца, время счастья заканчивается, тает, и ускользает с тем, чтобы никогда не вернуться. Совсем немного, и этот прекрасный юноша, её любовь, ей жизнь, её дыхание, покинет её. Навсегда. Ей хотелось завыть, словно смертельно раненому зверю, и перегрызть кому-нибудь глотку. Судьбе, например. Кому угодно, только бы это помогло задержать рассвет, за которым последует тьма. Её личный ад, без права на помилование. Но она нашла в себе силы улыбнуться возлюбленному. - Мой чудесный Тигренок, - прошептала она в раскрытые губы, прежде чем поцеловать его.

Глава 22.