Песнь вторая. О принцессе, сумраке и гитаре.

«Ты не представляешь себе, Учитель, что ты подарил мне, чему научил. Ты ведь думал, что Лунный Стриж не способен любить. Только играть на гитаре и убивать. Я и сам так думал, наивный. Наверное, если бы не Шу, и не догадался бы, что мне нужно. А ведь это так просто… ты долго учил меня, Мастер, признавать только силу. Уважать только силу. Любить только силу. Покоряться только силе. И думал, что никто, кроме тебя, не сможет накинуть уздечку на твоего лучшего ученика? Какая самонадеянность! И какой же я неблагодарный. Так и не сказал Мастеру спасибо за науку. Ох и зря», — если бы Мастер Тени увидел в этот момент Лунного Стрижа, то через час его бы уже не было в столице. Просто так, на всякий случай.

Хилл никогда не считал себя человеком мстительным, но при мысли о Мастере вдруг почувствовал, что отблагодарить его должен непременно. Именно так, как тот и учил, просто и доходчиво: «предавшего — убей». Хотя бы ради того, чтобы не потерять окончательно уважения к самому себе. Доказать Учителю, что тот не ошибся, посчитав Лунного Стрижа лучшим, доказать так, как это сделал бы сам Мастер. А что для этого придется сбежать… ну и ладно. Какая, собственно, разница, дождется он последней минуты здесь, или Шу поймает его в городе? Или он сам вернется. Только не сейчас, подождать хотя бы до вечера. Придется, конечно, пожертвовать последними днями рядом с ней… или одним днем… нет, об этом думать нельзя. Уйти от неё и так будет невыносимо трудно.

Голоса в гостиной все продолжали свой разговор, время от времени до Хилла доносился звонкий смех. Ему было одновременно и грустно, что о нем забыли, и любопытно, о чем же они так увлеченно беседуют, и хотелось просто снова оказаться с ней рядом.

— Кей, поющий серенаду под окном? Нет, я не представляю. То есть, конечно, представляю… ох, Дайм, ты никогда не слышал, как он поет?

— Судя по тому, как ты смеешься, мне повезло.

— Да Таис в обморок упадет, едва услышит!

— Ничего, Его Величество её поймает.

— Нет, это же… — Шу уже еле могла говорить от смеха. — О-оо, бедные соседи! Наверняка Урман подумает, что на их дом напали бешеные коты!

— И обольет своего монарха холодной водой.

— Ну, тогда Таис точно не устоит! Она обожает цирк! Нет, только не пение! Я скончаюсь на месте от ужаса!

— Ладно, пусть тогда стихи декламирует. Выразительно.

— А, кстати, Дайм, если без пения серенад ухаживание никуда не годится, почему я ни разу от тебя их не слышала?

— Ты хочешь, чтобы весь дворец полег от смеха?

— А, вот ты и признался! Ты тоже не умеешь петь!

— Умею. Но не буду.

— Что значит, не буду? Будешь, любовь моя, будешь. Спорим, что будешь?

— Ну уж нет, спорить с тобой? Ты ещё за прошлый раз не расплатилась.

— За какой такой прошлый раз?

— С тебя купание Её Высочества Регентши в фонтане, любовь моя.

— Интересненько… когда же ты успел?

Дайм довольно ухмыльнулся и невинно похлопал ресницами на скептический вопрос Шу.

— Ты ведь это не всерьез?

— А ты у Тигренка спроси, — кивок в сторону лестницы. Обернувшись, Шу встретилась глазами с Хиллом и чуть не вздрогнула. Лед, тьма и отчуждение, будто перед ним неправедные судьи, собравшиеся подписать жестокий приговор. Это наваждение продолжалось лишь миг, пока его губы не тронула легкая вежливая улыбка, и он не поклонился вместо приветствия.

— Тигренок… — с трудом Шу вернула ему непринужденную улыбку. Привычный открытый, родной и теплый возлюбленный исчез, оставив вместо себя отстраненного незнакомца, от которого принцесса не знала, чего ожидать.

— Будешь кофе? — она попыталась сделать вид, что все в порядке и никакой перемены она не заметила.

— Кофе успеется, — текучим хищным движением Дайм поднялся из-за стола и подошел к Хиллу. — Мы тут выясняем с Её Высочеством некий важный вопрос, — маркиз чуть ли не мурлыкал, властно проводя ладонью по щеке юноши и видя в его глазах тщательно сдерживаемую ярость.

— Дайм, ты хочешь, чтобы я ревновала?

— Ни в коем случае, любовь моя, — маркиз обернулся к недовольной принцессе с нежнейшей улыбкой, с удовлетворением отмечая невольную дрожь Лунного Стрижа. — Я все равно люблю только тебя.

Не давая Тигренку возможности опомниться, маркиз положил руку ему на затылок, прижимая слегка большим пальцем сонную артерию, и неторопливо притянул к себе. Игра с опасной зверушкой доставляла Дукристу непередаваемое наслаждение, и он постарался как можно убедительней это Лунному Стрижу продемонстрировать, медленно, еле касаясь, проводя языком по его сжатым губам. Юноша замер, готовый в любое мгновение распрямиться, подобно пережатой пружине, и растерзать обидчика в клочья. В синих глазах плескалась чистая, ничем не замутненная ненависть.

— Что же ты, малыш? Утром ты не был такой букой, — «ты сам предложил», звучало в насмешливом голосе маркиза. — Ты же не хочешь меня рассердить?

— Перестань, Дайм. Какого демона ты вытворяешь?