Песнь Шаннары

И они все пошли с ней: Джайр, Рон, Кимбер, Коглин, Шепоточек. Даже Слантер. Они спустились с Вороньего Среза, потом обогнули горы с юга, вдоль серого края Старой Пустоши, вновь перешли Взбитый Хребет, миновали дремучие леса Темного Предела и долину Каменного Очага, а дальше уже шли на запад, следуя изгибам Гремящего Потока, до того самого оврага, где Алланон сражался с Джа-хиром в своей последней битве. Все путешествие заняло ровно неделю, и вечером седьмого дня пути они разбили лагерь на краю оврага.

И вот теперь Брин стояла здесь, у самой воды, и растерянно глядела на бурлящую реку. Она пошла одна, друзья остались ждать в овраге. Брин с самого начала решила, что пойдет одна, она чувствовала: так будет правильно. И никто не стал спорить.

“Вот только как мне позвать его? — Брин не знала. — Может быть, нужно спеть? Обратиться к песни желаний, чтобы дать ему знать, что я здесь? Или он сам придет? Даже без зова почувствует, что я жду…"

И словно в ответ на невысказанные вопросы, Гремящий Поток вдруг застыл, течение остановилось, и поверхность воды стала гладкой, будто стекло. Лес тоже замер. Даже рев водопада вдали растворился в глухой тишине. А потом по воде прошла рябь — река вспенилась и забурлила, и чистый, мелодичный крик разлился в прохладном воздухе. Крик, похожий на плач. Но не горестный, нет.

Из вспененных вод Гремящего Потока поднялась фигура в черном плаще. Алланон. Он пошел к Брин, скользя над поверхностью вновь застывшей воды. Лицо в тени капюшона было суровым и властным, взгляд — строгим и проницательным, как всегда. Он ничем не походил на дух Бремана: тело его было совсем не призрачным — оно казалось обычным человеческим телом. И ни клубящегося тумана, ни серого савана смерти, что окутывали дух угрюмого старика. Нет, Алланон — он как будто живой, вдруг подумала Брин, как будто он и не умирал.

Друид подступил совсем близко и остановился, зависнув в воздухе над водой.

— Алланон, — прошептала она.

— Я ждал тебя, Брин Омсворд.

Брин пригляделась: теперь она увидела, как сквозь темный плащ просвечивают мерцающие воды реки, и только тогда осознала, что он все-таки мертвый — действительно мертвый, — а перед ней стоит лишь его тень.

— Я все сделала, Алланон. — Брин поняла вдруг, что ей почему-то трудно говорить сейчас. — Идальч больше нет. Она уничтожена.

Друид склонил голову:

— Уничтожена силой эльфийской магии, воплощенной в песни-заклятии. Но и еще одной силой, девочка, — силой, превосходящей магическую: любовью, Брин. Любовью твоего брата. Он так сильно любит тебя, что не мог потерпеть неудачу, хотя и пришел слишком поздно.

— Да, Алланон, и любовью.

— Та, кто спасает и разрушает. — Черные глаза сощурились. — Теперь ты знаешь, как это бывает: ты испытала и то и другое — сила магии дала тебе эту власть, и ты сама убедилась, как развращает обладание подобной силой. Так велик соблазн, и так трудно устоять. Вот от чего я предостерегал тебя, но одного предостережения оказалось недостаточно. Я должен был больше тебе доверять. Я сильно подвел тебя.

Брин замотала головой:

— Нет, это вовсе не ты подвел меня. Это я сама себя подвела.

Друид поднял руку (до этого он прятал руки в складках плаща), и Брин увидела, что рука почти прозрачная.

— У меня мало времени, так что слушай внимательно, Брин Омсворд. Я действительно многого не понимал в черной магии. Угрюм-из-Озера сказал тебе правду: я заблуждался и ошибался. Я знал, и отец предупредил меня, что сила заклятия — это и проклятие, и благословение, а тот, кто несет в себе эту силу, может стать и спасителем, и разрушителем, — как выйдет. Но ты, Брин, ты всегда была доброй и благоразумной. Я думал, этого достаточно. Я думал, пока ты такая, особой опасности нет.

Я так и не смог постичь истину об Идальч. Я не смог вовремя понять, что опасность, исходящая от магии, выходит далеко за пределы собственной силы тех, кто владеет темным колдовством. Потому что главной и настоящей опасностью всегда была книга — книга, разрушающая всех, кто приходил за ее волшебством. Всегда. Со времен Чародея-Владыки и до этих дней, когда Идальч опять породила чудовищ — Мордов, черных странников. Все они были рабами Идальч, ибо Идальч отнюдь не простое собрание записей темных секретов, неодушевленный предмет, пергаментные листы и обложка из кожи. Она была живой — живым Злом. И всех, желающих овладеть ее силой, завлекала она соблазном могущества и подчиняла себе. — Алланон подался вперед, его черный плащ пронзали лучики солнечного света, словно плащ прохудился. — Она ждала, что ты придешь к ней. Но сначала ей надо было тебя испытать. И вот, каждый раз когда ты призывала силу заклятия, ты все больше и больше поддавалась соблазну силы.