Песнь последнего менестреля

Вновь после странствий

многих лет

На почву родины вступая?

Для тех, чьи чувства таковы,

Все песни немы и мертвы!

Пускай огромны их владенья

И знатно их происхожденье,

Ни золото, ни знатный род

Ничто им в пользу не пойдет.

Любуясь собственной тоскою,

Они не ведают покоя.

Удел и рок печальный их

В себе убить себя самих!

Они бесславно канут в Лету,

Непризнанны и невоспеты!

2

О Каледония, твой лик

Порою строг, порою дик!

Страна могучих кряжей горных,

Страна потоков непокорных,

Лесов и вересков страна,

Моя душа всегда верна

Сыновней верностью великой

Твоей красе угрюмо-дикой.

Увы, я думаю порой,

Чем прежде был мой край родной!

Одна природа величаво

Хранит его былую славу,

Но в запустенье скорбных дней

Мне милый край еще милей.

Пускай брожу я одиноко

У обмелевшего потока,

Пусть ветер щеки холодит,

Но он от Эттрика летит.

Поют мне Тивиота струи.

Здесь голову свою седую

На белый камень положу я!

Здесь от раздумий и невзгод

Певец навеки отдохнет!

3

В те дни повсюду бардов чтили

И всех их в Брэнксом пригласили.

Они сошлись со всех концов,

Певцы веселья и боев.

Жрецы живого вдохновенья

Несут оружье песнопенья

На пир и на поля сраженья.

Их песни слышит клан любой,

Вступая с недругами в бой.

А ныне им врата открыты:

Зовет их праздник именитый.

Настройте струны - альт и бас,

Чтоб, веселясь, как все у нас,

Пустились башни замка в пляс!

4

Не описать мне красоты

Того венчального обряда:

Гостей роскошные наряды,

Гирлянды, свечи и цветы,

Зеленый шелк плащей старинных,

И горностай на юбках длинных,

Угрюмый блеск кольчуг стальных,

Плюмажей белых колыханье

И шпор серебряных бряцанье

И украшений золотых.

Но описать всего труднее,

Как Маргарет, зари алее,

Встревожена и смущена,

Была прекрасна и нежна.

5

Нередко барды говорили,

Что леди Брэнксом темной силе

Настолько душу отдала,

Что даже в церковь не могла

Входить в часы богослуженья.

Но это просто заблужденье:

Она, по моему сужденью,

Причастна к колдовству была,

Но не служила духу зла.

На зов ее в часы ночные

Являлись тени неземные.

Но я считаю все равно:

С тем, что сокрыто и темно,

Водиться вредно и грешно.

Однако не могу не знать я,

И клясться я не стал бы зря:

В широком, длинном черном платье

Она была у алтаря,

В пунцовой шапочке расшитой,

Жемчужной ниткой перевитой.

И дрозд на шелковом шнурке

Сидел у леди на руке.

6

Закончился обряд венчанья

К полудню. В замке ликованье,

Роскошный зал гостей зовет:

Для пира время настает.

Шныряют слуги беспокойно,

Тщась усадить гостей достойно,

И держат ловкие пажи

Для дичи острые ножи.

Вот свита пышного павлина

И цапля, и журавль, и вина;

А вот кабанья голова,

Разряженная в кружева;

Вот куропатки, вот олени;

Вот произнес благословенье

Священник - и со всех сторон

Поднялись сразу шум и звон.

Седые воины шумели,

Как будто в дни былых боев:

Кричали громко, громко пели,

Наполнив кубки до краев.

Так буйно гости веселились,

Что на насестах всполошились

И зашумели сокола,

Раскинув широко крыла,

Звеня тревожно бубенцами.

И им в ответ раздался вой

Собачьей своры боевой.

А вина Рейна, Орлеана

Лились, и гости были пьяны,

И возрастал, как грома гул,

Веселья шумного разгул.

7

Но злой колдун, слуга барона,

Вертлявый и неугомонный,

Гостей на ссоры подстрекал,

И шум, вином разгоряченный,

В недобрый спор перекипал.

Вот Конрад Вольфенштейн драчливый,

В угаре от вина и пива,

Вдруг завопил: "Какой злодей

Смел увести моих коней!"

Не соразмерив пьяной силы,

Он, злобного исполнен пыла,

Ударил толстого Хантхилла,

Которого народ прозвал

"Хантхилл, разящий наповал".

Лорд Хьюм вскочил, и Дуглас тоже,

Лорд Хоуард молвил, что негоже

Такие ссоры затевать,

Где подобает пировать.

Но зубы сжал Хантхилл сурово

И больше не сказал ни слова.

Еще и месяц не прошел,

Как Вольфенштейна труп огромный,

От страшных ран и крови темный,

Лесник напуганный нашел.

И меч и щит его пропали,

Его убийц не отыскали,

Но кельнским кованым клинком

Сэр Дикон хвастался потом.

8

Страшась, чтоб не открыл случайно

Барон его проделок тайных,

Злой карлик спрятался в людской...

И здесь вино лилось рекой.

Простолюдины пировали

Не хуже лордов в пышном зале.

Уот Тинлинн пенистый бокал

За Файр-де-Брэза поднимал.

А Файр-де-Брэз кричал спьяна:

"Я пью за Хоуарда до дна,

Но пусть не трогает соседей

И нашей не вредит беседе!"

И Роланд Форстер возглашал:

"Таких пиров наш клан не знал!

Я не могу подняться с места,

Но пью за прелести невесты!"

Напиток темный и хмельной

Струился пенистой волной,

И славил Брэнксомов любой.

9

Но злой колдун завел беседу

О том, как Тинлинн храбр и смел,

Как Тинлинн каждого соседа

Держать в покорности умел.

А Тинлинну с улыбкой злою

Он нашептал совсем другое:

"Ты жизнь проводишь на войне,

Но с Армстронгом наедине

Не скучно без тебя жене!"

Он от удара увернулся

И вновь к пирующим вернулся,

Схватил у пьющего стакан,

Как будто сам был очень пьян,

И острый нож вонзил мгновенно

Шотландцу в правое колено

(Такие раны всех больней:

Они гноятся много дней).

Вскочил шотландец, дико воя,

И стол перевернул ногою.

Поднялись шум и кутерьма,

Как будто все сошли с ума.

Но колдуна не отыскали

Забившись в угол в темном зале,

Он усмехался и дрожал,

Твердя: "Пропал! Пропал! Пропал!"

10

Тут леди Брэнксом объявила,

Что менестрелей пригласила,

Чтоб на пиру не скучно было,

И первым вышел Элберт Грэм,