Пешие прогулки

Почему бы и нет? Гостиницы, не осаждаемые толпами командировочных, рестораны, куда приез-жают из двух соседних областей "хозяева жизни" пошиковать, пустить пыль в глаза, посорить день-гами вдали от любопытных глаз, -- их нетрудно под-бить на игру. "Стоящих" людей, которых можно крупно выпотрошить, порой готовят на игру меся-цами, к иному "денежному мешку" годами ищут подход, чтобы "хлопнуть" в одну-единственную ночь, -- только бы сел за карты. В том, что все три ресторана служили поставщиками клиентуры для картежников, обосновавшихся в гостинице, Амирхан Даутович не сомневался.

Но сногсшибательные новости, вызывавшие оживленное обсуждение в чайханах, и вообще тайная жизнь необычного города, о которой прокурор знал, а иногда догадывался благодаря опыту, не трогали в его душе каких-то главных струн. Нет, он не был равнодушен к тому, что видел или знал, в нем не удалось убить главное -- гражданина, даже в минуты отчаяния он не говорил: это не мое дело, меня не касается. Просто после двух инфарктов он берег не себя, а время, отпущенное ему; из по-следнего инфаркта он выкарабкался чудом, благо-даря прежнему сибирскому здоровью.

Да и что он мог сделать? Писать? Кому? Он знал, что редко какое, письмо, адресованное в верха, может одолеть границы области или республики. Какая-то тайная рука, не подвластная закону, пе-рекрывала дорогу кричащим о боли, о несправедливости конвертам. И немудрено, если повсюду на-саждались люди, у которых за версту на физиономии читалось: "Чего изволите?", если приказы первого даже на уровне захолустного района выполнялись беспрекословно, какими бы беззаконными они ни казались. А если и доходило что-то наверх, то оттуда же и возвращалось к тому, на кого жаловались, с пометкой: "Разберитесь!" И разбирались, перетря-хивая историю жизни автора письма с ясельного возраста до наших дней, а если она оказывалась чистой, как родниковая вода, то принимались за родню до седьмого колена и, конечно, в жизни, зарегламентированной до предела инструкциями, постановлениями, указами, принятыми во времена царя Гороха, где в каждом пункте: нельзя... нельзя... отыскивалось желаемое. А если еще и учесть, что сейчас многие вещи реже покупаются, а чаще до-стаются, то редкий автор жалобы выглядел невин-ным, непорочным рядом с тем, на кого посмел жаловаться. А жалобы людей с "подмоченной" ре-путацией не имеют даже силы анонимки (не оттого ли анонимки в ходу?) и закрываются куда быстрее, чем анонимные.

Наслышан Амирхан Даутович, например, был о таком курьезе: коллеги в области, до его назначения прокурором, не принимали жалоб на ресторанную обслугу. Еще и выговаривали обсчитанному: не ходи, мол, по ресторанам! А иному строптивому намекали: вот выясним, почему у вас такая страсть к ресто-ранам, у начальства на работе для объективности письменно спросим, с женой поговорим -- вызовем по повестке, в удобное для нас время, -- тут уж у всякого обсчитанного жажду справедливости отби-вали на долгое время.

С высоты житейского и профессионального опы-та Амирхан Даутович понимал, что одними лишь частными мерами, энергией да энтузиазмом низо-вых исполнителей нарастающих как снежный ком преступлений не изжить. Ну, приложит он усилия, добьется, чтобы выслали Факира из города, потому что знает точно, чем тот занимается, так оставшиеся в неприкосновенности конкуренты Сурика только обрадуются, а само зло не перестанет существовать. Тогда, шесть лет назад, Мирзоян сказал ему:

-- Какой же из меня преступник, товарищ про-курор? Я что, крал, вымогал? Обыграл рабочего, колхозника, советского интеллигента, оставил до по-лучки семью без денег? Говорите -- обобрал уважа-емых людей? Это для вас они уважаемые, в горкоме и райкоме, а для меня -- воры, да крупные воры, откуда у них сотни тысяч? И если бы не я, вряд ли их настоящая сущность выявилась бы: так "ува-жаемые" и продолжали бы набивать мешки день-гами. Выходит, я даже приношу обществу пользу, вывожу ворье на чистую воду.

Прокурор, конечно, не разделял взглядов Факира, хотя своеобразная логика в его словах была. Огля-дывая свою жизнь, Амирхан Даутович сознавал, как мало успел. Порою он сравнивал прежнюю работу с работой дворника, очищающего двор в большой сне-гопад. Очистил, пробил дорогу к калитке, к людям, оглянулся дух перевести, а сзади опять намело, да поболее прежнего. Он видел и ощущал, как ловко научились в республике обходить закон. Заведет про-курор дело, передает материалы в суд, вроде выполняет свой долг до конца, а результата нет. На суд оказывают давление и партийные, и советские органы, народный контроль, партконтроль, глядишь, от прокурорских требований пшик остался: этого нельзя трогать, этот брат, этот сват, этот депутат, тот герой. Выкрутился один, по ком тюрьма явно плачет, второй, а третий, имеющий прикрытие и тылы, и вовсе перестал об-ращать внимание на прокуратуру, посчитав, что власть имущим закон не писан.