Пещеры древних. (THE CAVE OF THE ANCIENTS)

Камни и ветки катились вниз по улице нам навстречу, оставляя на ногах синяки, а иногда и царапая до крови. Небо потемнело еще больше и стало чернее ночи. Толкая перед собой Тимона, который боролся с обмотавшейся вокруг головы мантией, мы вошли в храм. Внутри царила глубокая успокаивающая тишина. Сюда на протяжении трех тысяч лет приходили паломники. Здесь сами стены излучали святость. Каменный пол покрылся выбоинами и трещинами от прошедших по нему ног многих поколений пилигримов. Даже воздух казался здесь живым — за прошедшие века здесь было воскурено столько фимиама, что, казалось, он одарил храм своей собственной духовной жизнью.

Здесь стояли потемневшие от времени колонны, и сквозь вечный мрак проникали тоненькие лучики света. Слабо мерцало золото, отражая свет масляных ламп и свечей, которые были не в состоянии рассеять царившую там тьму. Эти маленькие сияющие огоньки заставляли метаться по стенам храма тени Святых фигур в гротескном танце. Бог с богиней танцевали в нескончаемой игре света и тени, в то время как мимо ламп проходила нескончаемая процессия паломников.

Тончайшие лучи света всех цветов радуги отражались от огромной горы драгоценностей. Алмазы, топазы, бериллы, рубины и жадеиты сверкали внутренним огнем, создавая постоянно меняющийся, словно в калейдоскопе, цветной узор. Большая ажурная железная сеть с ячейками настолько мелкими, что невозможно было просунуть руку, охраняла самоцветы от тех, чья алчность брала верх над честностью. Здесь и там в бриллиантовом мраке, возле железных занавесей, блестели пары красных глаз, как доказательство того, что храмовые кошки всегда настороже. Неподкупные, не боящиеся ни человека, ни зверя, они восседали на бархатных подушках. Но в их мягких лапках были спрятаны страшные в ярости когти. Эти кошки работают парами. Им, чрезвычайно умным, достаточно одного взгляда, чтобы понять ваши намерения. Малейшее подозрительное движение к охраняемым ими сокровищам, и они станут воплощением дьявола — одна вцепится вам в горло, в то время как вторая — в правую руку. Только смерть или подошедший вовремя монах могут заставить их ослабить хватку.

Что касается меня или других людей, обожающих этих кошек, то в нашем присутствии они будут кататься, мурлыкать и даже позволят нам поиграть с драгоценностями — поиграть, но не забрать. Черные, с ярко голубыми глазами, пылающими в сумраке кроваво-красным светом, они известны в других странах как «сиамские». Здесь, в холодном Тибете, они все черные. В тропиках же, как я говорил, они белые.

Мы бродили по залу, осматривая золотые фигуры. Снаружи ураган продолжал грохотать и носить тучи пыли, захватывая все, что было оставлено без присмотра, и создавая огромную опасность для тех, кого срочные дела заставили отправиться в путь. Но здесь, в храме, было настолько тихо, что слышалось шарканье ног многочисленных паломников, совершавших свой обход, и непрерывное «Клак-клак» вечно вращающихся молитвенных колес. Мы их не слышали. Колеса крутились день за днем, ночь за ночью с постоянным щелканьем, и этот звук стал частью нашего существования — мы слышали его не больше, чем стук сердец или шум дыхания.

Но все же был другой звук — резкое, настойчивое «Урр-урр» и звон металлических ставней, о которые терся головой старый Том, напоминая мне, что мы с ним уже давно знакомы. Я пропустил свои пальцы сквозь решетку и почесал ему голову. Приветствуя, он слегка куснул меня за пальцы, а затем стал с жаром вылизывать их своим старым шершавым языком. Подозрительное движение в глубине храма — и он, словно молния, помчался защищать «свои» сокровища.

— Давайте пройдем по торговым рядам! — шепотом предложил Тимон.

— Дурак! — прошептал в ответ Юлгай. — Ты же знаешь, что они закрыты во время урагана.

— Тихо! — послышался свирепый голос Проктора. Он вышел из тени и толкнул Тимона так, что тот потерял равновесие и растянулся на полу. Монах, стоявший неподалеку, неодобрительно посмотрел на происходящее и продолжал с остервенением крутить свое молитвенное колесо. Большой проктор, бывший почти семи футов ростом, возвышался над нами, как гора, и шипел:

— Если вы хоть раз еще пискнете… Я своими руками разорву вас на части и выброшу на улицу собакам. А теперь тихо!

Напоследок он сердито взглянул на нас и исчез во мраке. Осторожно, опасаясь даже зашелестеть мантией, Тимон поднялся на ноги. Мы сняли сандалии и на цыпочках подошли к двери. Снаружи продолжал бушевать ураган, ветер нес с гор острые, ослепительно белые снежные иголочки. С более низких вершин Поталы и Чакпори летели черные тучи пыли. Вдоль Святого пути, в сторону Города, неслись гигантские пыльные столбы. Ветер ревел и завывал так, что казалось, будто спятивший дьявол играл сумасшедшую какофонию, лишенную малейшего смысла.