Пещера мечты. Пещера судьбы

Пещера продолжала идти с визгом. Я опять работал в паре с Веселовой. Лабиринт Ё проходили долго. Полдня заняла только разметка сепулькария таким образом, чтобы обойти все проушины с кустами. В результате тропа сепулькария прошла по совершенно изумительному по степени садизма полу. Вообще-то я уже раз такое видел в одной из маленьких пещер Хайдаркана, но в ней такого пола было пять метров, и ей уже этого хватило для того, чтобы заработать название «Анатомическая Тачка». Здесь — сорок. Сорок метров низкой щели, в которой нужно ползти на пузе по острым, как бритвенные лезвия, кристаллам арагонита и церуссита. Причем не собранным в легко отделяемые кусты, а ровно растущим по всему полу. Пришлось даже изобрести новое применение для чертежных досок — прокладывать ими тропу.

В конце лабиринта обнаружилась дыра в совершенно потрясающую конструкцию, сущность которой мы поняли только изведя полсотни пикетов и четыре часа времени. А поняв, окрестили конструкцию Очень Хитрым Залом, открывающим новый район пещеры, название для которого тоже сразу подобралось — СЮР-85. Потому, что этот зал, всего с десяток метров в диаметре, имеет высоту более сорока, и разделен висящими в расклинке друг об друга глыбами на несколько десятков камер на разных уровнях, соединенными между собой десятками лазов. Совершенно замечательно выглядела самая верхняя камера, со стенами, покрытыми пятисантиметровым слоем ярко-красной пушистой глины, и прозрачным сталагмитом на полу, в который был впаян неведомо откуда взявшийся скелет летучей мыши. И все, что было впереди, выглядело не менее сюрреалистически.

Следующий зал был последним красивым в серии и вершиной всего, что до сих пор попадалось. Мы его назвали именем Саши Морозова, одного из интереснейших отечественных спелеологов, первопроходца глубочайшей на то время пропасти в стране — Снежной. Саша с двумя друзьями трагически погибли незадолго до того на подходах к пещере, взявшей и так почти всю его жизнь, а теперь довершившей это — их лагерь ночью накрыло лавиной. Зал имени Морозова описать практически нельзя — он не похож абсолютно ни на что. На зал в том числе. Это — огромный объем, в котором лежат здоровенные глыбы, разделяющие его на шесть камер, в каждой из которых совершенно индивидуальный интерьер и совершенно разные, в том числе новые, типы натеков. Причем — все в меру. Если в Е каждый квадратный сантиметр покрыт всевозможными каменными финтифлюшками, и от этого только глаза разбегаются, то в зале имени Морозова нет ничего лишнего. В каждом углу есть некоторая скульптурная композиция, сразу привлекающая внимание, а все остальное выступает только фоном. Как будто работал гениальный дизайнер. В одном углу это композиция из пяти прозрачных сталагмитов, над которыми висят также прозрачные геликтитовые «люстры», в другом — группа растущих с покрытого пушистой красной глиной пола снежно-белых кальцитовых геликтитов, оттененная обрамлением из мелких кустиков арагонитовой «соломы». В третьем — две громадных, тончайших до прозрачности каменных занавеси. В четвертом — этого не ожидали даже мы, и даже всего уже виденного — в обрамлении сверкающих арагонитовых кустов как бы озеро из совершенно плоского и ровного кальцитового натека, метра два диаметром. Прозрачности вот именно речного льда и даже слегка голубоватого. Причем это действительно оказалось озеро. Когда кто-то примерно через неделю потрогал натек, он проломился, и там была вода. Пришлось, чтобы не оставлять разорения, сделать вид, что так и надо — принести фарфоровую чашку с не пошлым рисунком в технике миниатюры, поставить рядом с «прорубью», а еще рядом достать и сложить горкой отломившиеся и утонувшие кальцитовые «льдинки».

Такого пола, как в этом зале, я тоже нигде больше не видел. Вероятно, под ним имеется нижний этаж, и глыбы пола вследствие протяжек воздуха корродировали (растворились) под воздействием конденсирующейся влаги до состояния совершеннейшего каменного кружева, ломающегося под ногами. Однажды я даже совершенно формальным образом провалился в это безобразие по пояс.

В конце зала — нырок в щель вниз, и мы попадаем в совершенно новый, но более привычный мир. Открывшаяся галерея имела ширину метров десять и высоту — два, пол выстелен толстым слоем удивительно мягкого песка. То тут, то там висели самые обычные сталактиты и стояли самые обычные сталагмиты. Было, на чем отдохнуть глазу, а песок так и манил полежать на нем прилечь и заняться созерцанием. Чего-нибудь родного и привычного, вызывающего ностальгию по обычным пещерам — прохладным, не костоломным, со строгой архитектурой, далекой от изощренности Востока. Это место прочно вошло в наш быт ближайших лет как лучшее место для привалов, а галерею единогласно окрестили Пляжной. Еще через сотню метров она раздвоилась на две штанины, и вскоре обе сузились, оставаясь тем не менее проходимыми.

* * *