Пещера мечты. Пещера судьбы

Вся важность события до меня дошла тоже не сразу — слепые рыбы из самых разнообразных пещер известны были давно, а в литературе несколько раз попадалось, что в нашей стране они тоже есть. Конечно, новый вид — а в этом сомнений не было — всегда событие, но не эпохальное. А событие именно и было эпохальным — все имеющиеся в литературе данные о нашей территории оказались слухами, и мы имели в руках первые экземпляры первой найденной на нашей 1/6 части суши слепой рыбы. И судьба которых на несколько ближайших лет весьма напоминала дурного пошиба детектив.

Первая серия которого развернулась через неделю. Я попал на пару дней в Душанбе перед тем, как перебираться из Карлюка на Памир. Естественно, перед отъездом посетил провал, отловил трех рыб и захватил с собой, все триста километров везя бесценную банку в руках и поливая водой специально сшитый тряпичный кожух на ней (чтобы не привезти по такой жаре вместо живых рыб уху). Естественно, первое, что я сделал в Душанбе — позвонил своим родителям в Москву и в частности похвастался уловом. Ровно через сорок минут до меня дозвонился Лев Иванович Москалев, которого моя мама, сразу оценившая важность информации, немедленно выловила как крупнейшего на тот момент специалиста в этой области. Просьба была категоричной — завтра же изыскать способ отправки рыб в Москву. Способ-то изыскался легко — у одного из моих Душанбинских друзей все стюардессы аэропорта — близкие подруги. Да только когда мы загрузили банку в самолет и пошли звонить Москалеву о том, каким рейсом отправили, связи с Москвой не было. И хоть ты тресни.

Дальнейшая судьба отправленных экземпляров так и осталась неизвестной. Из Душанбе я уехал тем же вечером, а на Кугитанг в следующий раз попал только весной 1981 года. Для меня было совершенно непостижимо, как после того шухера, который поднялся в 1978-м, никто из биологов так и не удосужился за три года съездить и отловить еще экземпляр. В то время я почему-то думал, что возможно, провал не так уж легко найти, но, как оказалось, был весьма далек от истины.

Не знаю, почему уж оно так, но сколько мне потом не приходилось общаться со всевозможными спелеологами биологического профиля, все они были публикой либо абсолютно нелюбопытной, либо абсолютно ненаблюдательной, либо сверхспециализированной. Кроме, пожалуй, Левушкина и Смирнова. Причем на фоне того, что все они и специалисты хорошие, и интеллигентны, и кругозор имеют широкий, и спелеологи, как правило, очень сильные.

Убедиться в этом наглядно пришлось весной 1981-го. Когда в составе моей экспедиции была целая группа спелеобиологов во главе с Мишей Переладовым. Которые просто жаждали отловить этих рыб и которым я самолично долго рассказывал, как проще пройти к этому провалу. Возвратившись, они полгода подряд меня убеждали, что рыбы мне приснились, а кроме головастиков в провале никто не живет. Зато как там здорово купаться!

Суть-то была, конечно, проста — они зашли на провал на обратном пути с длинного поискового маршрута по жаре, усталые и высохшие. А лидер команды Переладов был к тому же и не совсем оклемавшись после серьезного падения с уступа в каньоне. И терпежу на высматривание рыб у них хватило всего минут на пять. А рыбы, как мы это узнали гораздо позже, чрезвычайно редко поднимаются наверх такими большими стаями, как в тот раз, когда я их увидел впервые. Обычно же во всем провале плавает две-три штуки, и чтобы их высмотреть, нужно минут пятнадцать-двадцать.

В следующую экспедицию, осенью того же года, я захватил другого биолога — Вадима Должанского. Более известного по кличке Дуремар так как визуально он чрезвычайно походил на одноименного сказочного персонажа, и к тому же преимущественно интересовался беспозвоночными (правда, троглобионтными), почему и ходил с большим дуремаровским сачком и такой же бородой. После того как за всю экспедицию он не нашел ни одного из своих возлюбленных жуков без того, чтобы этого жука ему кто-либо принес на блюдечке, рисковать уже не хотелось. Пришлось идти на провал самому, на всякий случай захвативши на экскурсию наших подводников, весьма заинтересовавшихся самим провалом. Что оказалось мудро, так как рыбы плавали только на глубине пяти-шести метров, и без ласт и маски, которые были захвачены для первичного осмотра возможного сифона, мы бы их не поймали.

По приезде в Москву опять поднялся большой шухер, но в отличие от первого раза, сейчас Кугитангский слепой голец вошел в науку уже вещественно, а не на уровне слухов. И оказался не просто интересен, а уникален, как самая древняя из известных слепых рыб. В отличие от всех прочих у него отсутствуют даже реликты глаз. И вот ровно с тех пор его и стали изучать как любители-биоспелеологи, так и сотрудники всевозможных институтов. Подчас устраивая по две-три экспедиции в год только ради этого. И всегда находя и провал, и гольцов.