Пещера мечты. Пещера судьбы

Чуть ли не главное достоинство спелеологии в ее слабой предсказуемости. В любой нормальной науке многое видно на два-три шага вперед. В пещерах и во всем, что с ними связано — на один. Дальше все равно тьма, способная скрыть что угодно и преподнести любой сюрприз. И в этом — величайшее наслаждение. Можно предсказать, что скоро галерея расширится и будет зал. Но его размеры всегда будут неожиданными. Можно предсказать, что зал должен быть красивым. Но то, что в нем обнаружится, превзойдет всякое воображение. Можно даже предсказать какую-нибудь экзотическую минералогию ожидаемого нового участка. Но и она преподнесет сюрприз, оказавшись зависящей не от физико-химических, а от каких-нибудь биологических процессов.

Проводимые после завершения каждой экспедиции капустники, они же слайдятники, радикально отличаются от таковых, проводимых какими-либо туристами. Главным образом тем, что служат не только для оживления старых и обсасывания свежих воспоминаний, но и для построения планов на будущее. Пещерная тьма, в отличие от всех прочих иррациональных явлений, вполне фиксируется фотоаппаратом, а также проявляется на новых отстроенных и увязанных картах. Конечно, не черными пятнами. Тьма — многолика. Она может приобретать любые цвета и формы, оставаясь в то же время тьмой. Приобретая вид замеченных только на слайде неизвестных кристаллов. Или нелогичного поведения галерей на карте. Или — противоречия в рассказах двух человек об одном и том же тупике. Совместный поиск и обсуждение таких отражений тьмы и составляет главную цель капустника. А главное — составление планов, как эту тьму на том или ином участке развеять. Не в смысле объяснить. Всякая наука, попытки смоделировать и объяснить эти отражения тьмы, будут уже потом. И уточнение исследовательских планов — тоже потом. Но главное — фиксация проявлений тьмы и первичное черновое планирование — делается сейчас.

Поэтому капустник превращается в некоторое мистическое действо, проводящееся в соответствующей обстановке. Растормаживающая экзотика необходима. Например, пара ведер живых раков и ванна, наполненная пивом. Или — жженка по древнему гусарскому рецепту. Для успеха мероприятия необходим свежий взгляд на вещи, а для этого должен быть создан непривычный фон по максимально большему количеству органов чувств. И — свежие люди. А потому капустники — не закрытые мероприятия. Гости на них вполне бывают, но — избранные. И у спелеологов — большая честь быть приглашенным на послеэкспедиционный капустник какой-либо чужой группы. Это — признание интуитивного видения не хуже своего, но отличного по сути. Обеспечивающего хороший дополнительный взгляд со стороны, ставящий многое на свои места.

* * *

Тьмой пронизана и сама спелеология в своем глобальном смысле. Во всем своем развитии. И во всем мироощущении спелеологов. Такого количества иррациональностей как в спелеологии, трудно себе представить в любой другой группе по интересам или социальной группе. Не могу, впрочем, уверенно ручаться в этом за эпоху ее становления, но в наше время это безусловно так. Чем радужнее кажутся перспективы, тем они хуже в реальности. И чем хуже они кажутся, тем они радужнее на самом деле. И это вселяет определенный оптимизм, так как перспектив хуже, чем просматриваются в данный исторический момент, просто невозможно придумать.

В качестве примера опять вернусь к «перевороту» в отечественной спелеологии, который я частично затронул в главе «Эпоха вандализма». И копну его хоть и немного, но — вглубь. Волна спелеологических открытий конца семидесятых и начала восьмидесятых, третья в истории отечественной спелеологии, была во многом обусловлена совершенно иррациональным противостоянием двух величайших российских спелеологов того времени — Владимира Илюхина и Александра Морозова. Боровшихся за одно и то же — за охрану пещер, за безопасность подземных экспедиций, за развитие спелеологии и как науки, и как спорта. Но — друг против друга. Потому что Илюхин начал чуть раньше. И, что совершенно закономерно в обстановке отсутствия конкурирующих подходов при давлении государственных структур, пришел к содранному с альпинизма армейско-казарменному варианту организации всей спелеологии. Который вариант, несмотря на очевидный его идиотизм, привел-таки ко второму периоду расцвета отечественной спелеологии. И немедленному обратному затуханию. И вследствие распространения которого Александру Морозову, человеку на самом деле той же целеустремленности, что Илюхин, той же бескорыстной любви к пещерам, и вероятно, даже тех же жизненных принципов, пришлось начинать в «подполье». И этим двум людям, ненавидящим любые военные действия, по совершенно иррациональному стечению обстоятельств, пришлось воздвигнуть между собой баррикады, развести спелеологов на разные их стороны и заставить воевать. По сути — под одним и тем же флагом, с одними и теми же лозунгами, не испытывая вражды друг к другу и не желая ничего завоевывать. И вот именно этот бред и привел к третьему, наиболее плодотворному, периоду расцвета спелеологии в стране.