Пещера и тени

— Ладно, па, остыньте. Но, по-моему, скорее все-таки отец Грегги бежал от священнического сана.

— Отец Грегги Вирай, — сказал дон Андонг, словно возвращаясь из неведомых краев, — это человек, которому я многим обязан.

— Я знаю, — пожал плечами Алекс. — Они с Почоло стакнулись, чтобы подловить вас и вернуть в лоно матери-церкви.

— Твой Почоло всего-навсего попросил меня посетить курсильо,прежде чем обрушиваться на них с нападками.

— И вот мой папа отправляется туда высмеивать, но остается для молитв.

— Вовсе нет, Алекс, вовсе нет. Как это сказал персидский поэт: «Я вышел через ту же дверь, в которую вошел». Все оказалось отнюдь не так плохо, как я себе представлял, и я намеревался дать вполне объективный отчет с указанием положительных сторон. Ты сам знаешь, насколько невежествен средний филиппинец в своей вере, а тут ему предлагают так называемый интенсивный курс христианства, рассчитанный на то, чтобы подвести его к личной ответственности перед Христом. Я, кстати, еще тогда считал это весьма похвальным. Если уж филиппинцу суждено быть христианином, то лучше, конечно, быть христианином образованным.

— На что же вы в таком случае собирались нападать? — спросил Алекс.

—  Hombre! [71]На то, что я тогда считал визгливой истерией. Собственно, я покинул курсильонакануне так называемой выпускной церемонии, когда все с рыданиями и воплями «Брат мой! Брат мой!» вешаются друг другу на шею. Это как раз то, что мне хотелось высмеять. Но случилась странная вещь. Когда я сел писать отчет, я не мог написать ни строчки. Слова не шли на ум. И так продолжалось несколько дней. Сажусь за стол — и… nada [72].

— Какой это пророк, — спросил Алекс, — должен был проклясть и не смог?

— Но я, как видишь, в отличие от него не смог ни проклясть, ни восславить. Это было в августе семидесятого года, Джек, когда случилось землетрясение.

— То самое, что вскрыло пещеру, дон Андонг?

— Да, то самое. Я сидел как раз здесь, в библиотеке, пытался писать, и вдруг пол заходил ходуном. Тогда я сдался. «Que se joda el cursillo!» [73]— воскликнул я, разорвал лежавшие передо мной чистые листы бумаги и выбежал смотреть, не пострадал ли дом. А на следующий день — но слушайте, этого никто не знает, кроме меня и Андре…

— Дедушка, может, не стоит об этом и говорить?

— Я хочу, Андре, чтобы Джек и твой отец узнали правду о том, что они с ухмылкой называют моим обращением.

— Дон Андонг, у меня никогда не было и мысли…

— Послушай, Джек, я перед тобой в долгу за ту сцену, которую устроил здесь прошлый раз. C'oncholas, hombre [74],ты что, боишься откровений? Ну-ка присядь, и ты, Алекс, тоже садись. Это важно. Так о чем это я? А, землетрясение. Ну вот, на следующее утро я чрезвычайно плотно позавтракал, после чего спустился вниз взглянуть на статую Алехандро Великого. Ты ее знаешь, Джек, это наш знаменитый фонтан перед домом. Монике привиделось, что из-за землетрясения в паху у великого Александра образовалась трещина. Надо было пойти проверить. И вот, когда я приступил к осмотру, статуя стала исчезать во мраке. Августовское солнце, la flor de Agosto [75], заливало ее своим светом, а я ничего не видел. Она погрузилась в тень.

— Похоже на микроинсульт, — сказал Алекс.

— Но я испугался другого: решил, что теряю зрение, что у меня катаракта. Поспешил наверх, чтобы взглянуть на себя в зеркало. И уже там, у двери своей комнаты, собираясь открыть ее, вдруг почувствовал, что в комнате кто-то есть.

— Дедушка, вы только расстраиваете себя этими рассказами.

— Андре, помолчи. И вот я стоял у собственной комнаты, чувствуя, даже слыша, как там кто-то или что-то движется, трогает мое кресло, мою кровать, выглядывает в окно, перебирает вещи на туалетном столике. Потом оноподошло к двери и остановилось, прислушиваясь, как я дрожу по другую сторону, точно подбивало меня отворить дверь. Я даже почувствовал, как онопахнет…

— И как же онопахло, папа?

— Скорее воняло, как дохлая крыса в борделе. Моли бога, Алекс, чтобы тебе никогда не услышать этот запах.

— По правде говоря, я уже его слышал.

— Отец, нельзя ли без этого? — сказал Андре.

— Твой дед пытается уловить еще одну душу. Твоюдушу, Джек.

— При условии, что она у меня есть, Алекс. Но продолжайте, дон Андонг, я хочу знать, что случилось.

— Моника нашла меня — я стоял там же, в холодном поту, словно окаменев. Меня уложили в постель, вызвали врачей, и они сказали, что был удар, однако ни малейшего следа его обнаружить не смогли. Но я-то знал лучше. Я лежал в постели и чувствовал, как мой гость ходит по комнате, смеясь над врачами. Почему они не чувствовали, не слышали его, не улавливали запаха, когда онотак явно находилось там, в комнате? Правда, я заметил, что, когда в комнате появлялся Андре, онокак бы отдалялось от меня.