— Здесь ты, вероятно, ошибаешься, дед, — сказал Андре. — Может быть, делая свое дело в политике, ты трудился вместе с призванными ранее, хотя сам думал, что работал против них. Всякий, кто борется со злом, уже на стороне ангелов.
— Замолчи, Андре, — сказала его тетка Моника, — и не мешай
— Да, положи ему, — сказала Чеденг. — На обед он съел всего лишь три сардины.
— Это еще один реликт, — сказал Джек. — Нет, не твоя великолепная лапша, Моника! Ее ты мне действительно подбавь, пожалуйста. Я имею в виду это все — всю эту мериенду. Вот уж не думал, что она дожила до наших дней, что ради нее садятся за стол, да еще с горячим шоколадом — совсем как в детстве.
— Это я распорядился, — сказал дон Андонг, который, по правде сказать, полагал, что для такой компании на столе слишком много яств. — Пока я жив, в моем доме всегда будут сохраняться наши обычаи, в том числе и мериенда.
— Но не благоприятствует моей фигуре, — вздохнула Моника, подливая себе шоколада.
Стол был действительно богатый. Помимо китайской лапши с подливой из креветок и рисовой каши с горячим шоколадом, подали копченую рыбу, ветчину и колбасы, а также три сорта хлеба: батон, слойки и французские булочки.
— Но тут почему-то нет ничего в молоке кокосового ореха, — заметила Чеденг.
— С годами, — изрек дон Андонг, — склонность к классическим блюдам из кокосового молока идет на убыль. Но по моему распоряжению их подают в Страстную пятницу и в День всех святых.
— Папа у нас радикал только в сфере духа, — сказала Моника. — Во всем остальном он конформист.
— Ты хочешь сказать — традиционалист, — вставил Андре. — Поэтому его возвращение в лоно церкви никого не должно было бы удивить.
— О нет, тут ты ошибаешься, Андре. Как раз здесь я
— А религия теперь действительно
— И на любой вкус, — заметила Чеденг. — Тут и гадальные карты, и гороскопы, и оккультизм, которым я слегка увлекаюсь. А вот Моника предпочитает штуку, именуемую «дзэн».
— Это чтобы перещеголять папа, — улыбнулась Моника. — Я, пожалуй, кончу тем, что стану буддийской монахиней и обрею голову.
— А Ненита Куген, — продолжала Чеденг, — когда ей надоели экстремисты, обратилась к неоязычеству, стала последовательницей Гиноонг Ина [37]. Так что, как видишь, Джек…
— Гиноонг Ина?
— Ты не слыхал о ней? Боже мой, неужели в Давао нет телевизора? Она появляется на экране около полуночи, вместе со своими непорочными весталками. Освящает какие-то прутья, камни, воду, все что угодно, потом это якобы исцеляет от болезней.
— Но кто она?
— Этого никто не знает, — сказал дон Андонг. — Сама говорит, что она возродившаяся жрица прежних времен,
— О папа! — воскликнула Моника. — Ты так говоришь только потому, что она — соперница вашей Эрманы. Культ святой Эрманы, Джек, если ты еще не знаешь, — вот чем увлеклись папа и Андре. Эта Эрмана жила в Маниле в семнадцатом веке, считалась ясновидящей и скончалась в благоухании святости. Теперь она творит чудеса. Началась кампания — папа принимает в ней активное участие — за объявление ее праведницей, угодной богу и так далее. Она должна стать первой филиппинской святой, и папа — пророк ее. Но тут получилась накладка, главным образом из-за Гиноонг Ина. Пещеру, в которой умерла Ненита Куген, пришлось закрыть, потому что последователи Гиноонг Ина все время сражались из-за нее с приверженцами святой Эрманы.
— А эти последователи Гиноонг Ина, они что, откровенные язычники? — спросил Джек.
— Она — да, но не они, — вмешалась Чеденг. — Они видят в ней только вероцелительницу. Ненита же, девочка сообразительная, поняла, что из этого следует: исцеление верой есть часть неоязыческого движения.
— И присоединилась к нему как язычница?
— Вовсе нет! — сказал Андре. — Нените просто было любопытно, она хотела сама попробовать. Но ей сказали, что если она хочет быть непорочной весталкой, то должна посвятить себя этому целиком. Их называют
— И это стало ее любимым занятием, — сказала Моника.
— А что ты о ней думаешь, Моника? — спросил Джек.
Вдова, покончив с едой, закурила сигарету, и теперь затяжки служили ей знаками препинания в разговоре.