Пещера

Поднялся пожилой, усталого вида человек с высоким, переходящим в лысину, лбом, с умными глазами, в которых, видимо, навсегда установилось выражение удивленной печали. Одет он был плохо; над сбившимся набок галстухом торчал высунувшийся язычок двойного воротника, через весь жилет шла цепочка с огромным брелоком.

Мистер Блэквуд не расслышал первых его слов, — разобрал только, что говорит он о большевиках. На галерею доносились отдельные фразы: «Вся их история есть летопись убийств и злодеяний… Нельзя вести переговоры с таким правительством… „Морально недопустимо и невозможно…“ — „Кто этот субъект?“ — хмуро спросил мистер Блэквуд, отрываясь от своих мыслей, — „Это один из знатнейших людей Англии, лорд Роберт Сесиль“, — ответил Клервилль, с видимым удовольствием произнося знаменитую фамилию. „Неужели это он? Я забыл, каких он взглядов?“ — „Никто не может сказать, каких взглядов лорд Роберт Сесиль. Он во многом левее социалистов, но значится независимым консерватором“. — „Почему же он значится консерватором, если он левее социалистов?“ — „Потому, что он сын маркиза Сольсбери“.

Мистер Блэквуд пожал плечами. Он попытался вслушаться в слова Сесиля. Ему показалось, что слушают этого члена палаты без большого внимания: он явно говорил не к делу. Первый министр поглядывал на него с нетерпением; они, видимо, недолюбливали друг друга. Лорд Роберт Сесиль заговорил об убийстве царской семьи. «Неслыханное убийство ни в чем неповинных детей…» — донеслось на галерею. Левый полковник вскочил с возмущенным видом. «Какие доказательства есть у достопочтенного джентльмена, что эти убийства совершены по приказанию советского правительства или хотя бы только с его согласия?» — с негодованием закричал он.

Больше мистер Блэквуд ничего не мог разобрать. Лорд Роберт Сесиль, махнув рукой, сел с устало-безнадежным видом.

Ллойд-Джордж вдруг точно вспомнил о левом полковнике. Лицо первого министра снова просияло улыбкой. Он сказал, что переходит, в заключение, к шестьдесят шестому вопросу. Однако, ему не совсем понятно, чего именно хочет его храбрый друг, интересующийся взаимоотношениями между генералом Деникиным и Петлюрой. По-видимому, он покровительствует Петлюре (послышался смех) и ни за что не желает, чтобы оружие, доставленное Англией генералу Деникину, употреблялось против Петлюры? Это очень ценная мысль, сказал бархатным голосом Ллойд-Джордж, но правительство не совсем уверено, что ее можно осуществить. Очевидно, по мысли достопочтенного члена палаты от Ньюкастла, британское правительство должно заявить генералу Деникину: «Мы вам дали, генерал, оружие для борьбы с большевиками; если же на вас нападет кто-нибудь другой, например, Петлюра, то сделайте одолжение, отложите тотчас в сторону британские ружья и британские патроны, достаньте какие-нибудь другие ружья и зарядите их какими-нибудь другими патронами…»

Конец фразы Ллойд-Джорджа потонул в общем смехе палаты. «Какой удивительный оратор! — подумал мистер Блэквуд, — ни один актер не сказал бы этого лучше…» Первый министр сел очень довольный, — полковник был уничтожен. Правительственное большинство шумно выражало восторг. Руль повернулся ровно настолько, насколько можно было его повернуть в этот день.

XXIII

…Торговались же они упорно. Бутлер предлагал тысячу имперских талеров, с уплатой тотчас после дела, — а потом будет много больше. Деверу изображал на лице полное пренебрежение: «Тысяча талеров! Много больше. — что такое „много больше“? И кто будет платить?» — «В Вене», — таинственно отвечал Бутлер. Деверу только сердито смеялся. — «Что такое: „в Вене“? Вероятно, его считают дураком?» Однако загадочный ответ интриговал его: почему за дело будут платить в Вене? Корректность не позволяла прямо спросить, о ком идет речь. Бутлер сказал: «об одном человеке». — «Да безопасно ли еще дело?» — «Вполне безопасно». — «И повышение по службе?» — «Твердо обещано». — «Кем обещано?» — «Сначала надо получить ответ». — «Да может, что противное чести?» — «Напротив, совершенно напротив!» — «Да в чем же все-таки дело? — спрашивал Деверу, — кто такой?» — «Сначала нужно дать ответ». — «Да как же дать ответ, когда не знаешь, о ком идет речь!» — «Сначала нужно дать ответ», — упорно твердил Бутлер. Деверу понимал, что он прав. Думал, думал: Бутлер честный человек, поверить ему можно. Кому-то нужно от кого-то освободиться, дело житейское. За последние три года Деверу видел не одно такое дело, кое в чем и участвовал. Он согласился, поклялся честью, что никому не проговорится ни единым словом, — и обомлел: дело шло о герцоге Фридландском!

Правда, дурной слух ходил давно. Много крови утекло со дня падения Магдебурга. Погиб в сражении граф Тилли, два раза разбитый наголову Густавом-Адольфом. Императору пришлось пойти на унижение, обратиться за спасением к Валленштейну, принять все его условия. Дела поправились: под Люцерном пал шведский король. А потом и поползли эти слухи: герцог сердится на императора, герцог изменяет императору, герцог хочет стать императором!