Песчаный город

У набережной стояла шлюпка с рулевым негром и четырьмя гребцами той же расы, принадлежащими к экипажу «Ивонны». Шарль Обрей сел в эту шлюпку со своими двумя спутниками, и несколько взмахов весел довезли их до шхуны.

Капитан и его два помощника составляли весь главный штаб на шхуне. По знаку первого помощника капитана шестнадцать человек команды, стоявшие в два ряда, прокричали три раза «ура» в честь приезжего. Его встречали как князя или адмирала.

Каково же было удивление Шарля Обрея, когда он увидал, что все эти люди принадлежали к одной расе: офицеры и команда были черны как эбеновое дерево… Он подумал, что, может быть, повар будет для него сюрпризом, но надежда его скоро была обманута: повар был так же курчав и черен, как другие.

Это было для него проблеском света.

— Теперь я знаю цель этого путешествия и понимаю условия, которые меня заставили подписать, — сказал он Кунье, который ввел его в каюту.

— Стало быть, вы вступили в сношения с каким-нибудь духом, который открыл вам то, чего мы сами не знаем?

— Это очень просто: ваш господин, какой-нибудь негритянский король в Африке, пожелал взять к себе европейского доктора и послал вас отыскать его…

— Мой господин не негр и не король… он такой же белый как и вы.

— Что же значит в таком случае эта княжеская роскошь? Следовало дать мне несколько тысяч франков, и через трое суток я был бы в Танжере.

— Мой господин богаче всякого князя и делает, что хочет. Ему все равно, куда послать свою шхуну, и она всегда наготове.

— Почему же вся команда черная?

— Потому что мой господин не хочет зависеть ни от одной европейской державы и снарядил свою шхуну в негритянской республике Либерии; капитан и его два помощника — граждане этого свободного государства; матросы — соотечественники Йомби и мои: они из Конго.

— На шхуне кто-нибудь говорит по-французски?

— Кроме Йомби и меня, никто этого языка не знает.

— Это путешествие обещает быть однообразным; к счастью, оно недолго продолжится, надеюсь?

— Не позже как через четыре дня мы будем в Танжере, если только вы не желаете посетить Пальму — столицу Майорки, где мы должны остановиться, чтобы запастись свежим виноградом, финиками и апельсинами для вашего стола. В таком случае нам дано позволение остаться там сутки.

— Я не воспользуюсь позволением, мне хочется поскорее увидеть кого-нибудь, кто не был бы вечной загадкой; я буду есть виноград на твердой земле, и мы поедем, как только ваши покупки будут кончены.

— Вы уже ездили по морю?

— Никогда, я даже в первый раз вижу море.

— В таком случае, если не хотите быть больным, надо следовать моим советам.

— Что же надо делать?

— Позавтракать до отъезда и тотчас лечь, чтобы привыкнуть к движению моря.

— Мысль мне кажется справедливая; она, впрочем, и согласуется с моим аппетитом.

Когда Шарль Обрей вошел в кают-компанию, он остановился ослепленный роскошью обстановки. С каждой стороны шли диваны, обитые шелковой красной материей, такие широкие, что на них можно было лежать в любом положении; в промежутках висели венецианские зеркала во всю вышину в хрустальных рамках; все свободное пространство было украшено картинами самых известных современных художников, Расписанный потолок изображал странный сюжет: на первом плане по берегам обширной реки, окруженной тропической растительностью, маленькая лодка с одним белым и двумя неграми, из которых одна была женщина, скрывалась под лианами; ночь… луна серебрит издали вершины высокого леса, окружающего реку. На заднем плане в лесу горит огонь, позволяя различать человеческую фигуру среди пламени. Около огня собралось десять негров, татуированных и вооруженных по-военному… а сидящие в лодке смотрят с удивлением, смешанным с ужасом, на эту странную сцену.

— Что это представляет? — спросил Шарль Обрей, рассмотрев живопись с величайшим вниманием.

— Я там был, — ответил Кунье с дрожащими ноздрями, — мы их всех убили; в то время я не носил одежду белых, я странствовал по лесу с моим господином, Буаной, Уале и господами, которых мы везли далеко, очень далеко, к берегам больших озер… Кунье был счастлив. Кунье не говорил на языке белых, он не пил вина, не курил сигар, не ездил на шхунах или в каретах, но у него были лес, простор и ружье… Ах! Добрый господин, добрый господин, как Кунье сожалеет о том времени!

Произнеся эти слова, негр, вне себя от волнения, забыв о присутствии того, кого он вез, протянул обе сложенные руки к картине, словно обращался к человеку, сидящему в лодке, полузакрытой тростником…

Видя Кунье таким взволнованным, Шарль Обрей остерегся задавать вопросы; он подумал, что, оставив негра в покое, он, наконец, узнает что-нибудь о своем таинственном положения; но он скоро заметил, что имеет дело с сильным характером, потому что Кунье так же быстро оправился, как и взволновался. И когда молодой доктор, побуждаемый непреодолимым любопытством, спросил у него, находился ли его господин в лодке, Кунье ответил резким тоном:

— Господин и тут, и там… Господин бывает везде, где захочет ..