— Только что в туалете. Он мыл лицо.
— Документы у вас есть?
— Нет.
— Поедем с нами.
— Зачем?
— Как он был одет?
— Я… Я не заметил.
— То есть как?
— У него лицо такое страшное и он приблизился.
— Хорошо. Но хоть куртка, что еще?
— Серого цвета пиджак и брюки черные. Туфли не помню.
— Рубашка…
— Не помню.
— Головной убор?
— Не было.
— Куда он делся?
— Вышел.
— И уехал?
— И уехал.
— На чем?
— Не знаю.
— А когда в туалет входили, много здесь машин стояло?
— Одна.
— Вот эта?
— Нет, другая.
И мужчина дал описание машины. Через тридцать минут мужчину отпустили, записав номер домашнего телефона.
… Его остановили на следующем посту, примерно в тридцати верстах. Полицейских двое. Им лет по сорок и они русские. Это он понимает по полному отсутствию акцента и по некоторым национальным повадкам. Ну, их счастье. Он просто-напросто выходит из машины, даже не прихватив с собой оружия, и направляется к лесу, через поле.
…Он побежал. Метров триста до опушки леса. Поле в кочках и рытвинах, в высокой траве заболочено. В спину кричали на латышском, потом по-русски: «Стой, стреляем, стой». Но никто не бросился за ним. Полицейских двое. Машина застрянет, по всей видимости, сразу. Можно было и стрелять, но только зачем? Некуда ему было деваться, только он еще не знал этого, и потому, пригибаясь, раскачиваясь, ныряя влево и вперед, направо и назад неумолимо приближался к лесу, недоумевая, почему нет выстрела. Под конец он подвернул ногу, упал, поднялся, оглянувшись на миг, и, «достав» опушку, перекатился, а потом нырнул за первое дерево.
Он задыхался и сердце вспомнило свои худшие времена — подлые толчки и занудливые прострелы из-под лопатки навылет. Отбегал он свое.