Пес и его поводырь

Такси от автостанции до отеля, который Пес называл «Братской могилой», отыскалось мгновенно. Водитель — бывший советский аджарец. Весь разговор в пути о потерянной стране. Опять из пустого в порожнее. Казалось бы, случись неисполнимое, и все осколки того, что было, соберутся в чудесном пазле. Понтийские и прочие греки, а также косившие под греков граждане бросят свои такси, магазинчики и бордельчики и потекут в обратном направлении, соберутся, сложатся в другом потустороннем узоре и сами собой склеятся. Саше эти разговоры осточертели. Не плюй в колодец, вылетит — не поймаешь. Крути баранку и не плачь. Сделанного не воротишь. Ну только не ной ты… Вот он, отельчик. По счетчику меньше, чем это стоило бы в бывшем СССР, только если не в прямой зоне военных действий. И чаевых не берут. Значит, за работу держатся. Грека за баранку загонишь не очень-то. Грек должен быть при должности до фиесты, а потом сидеть в кафе. Но много ли он видел таксистов? Троих. И все — бывшие советские. Раз — случайность. Два — совпадение. Три — система.

Пес в отельчике номер оформляет и радостно сумку свою несет. Вот он. Пятый номер. Душ, телевизор, окно на мусорный контейнер, но не в окно же смотреть они приехали?

— Ты жрать хочешь? — спрашивает Пес.

— В душ хочу.

— А жрать?

— Если без узы.

— А кто тебя заставляет?

— Никто.

— Сейчас — к арабам.

— У грузинов уже были.

— Хочешь к здешним грузинам?

— Уж лучше к арабам.

— То-то же.

Арабское кафе тут метрах в ста. Пес заказывает, а гречка юная кладет в термокоробку шашлычки, колбаски, люляшки, филейчики. Салат кладет и соус в баночках. Хлеб горячий им дают. По пути в отель Пес берет пива банок шесть и маленькую узы.

Телевизор в Греции примерно такой, как у нас в шестидесятых. Народные песни и пляски, новости с полей, мультяшки бездарные, в отличие от наших, и по одному каналу иностранные фильмы с субтитрами. Саша уже второй час смотрит телевизор, а Пес спит. Он теперь только пьет и спит. Ну, ест еще. Ест много и разборчиво. Он бы и сам ушел на прогулку, но оставлять Пса одного нельзя. Наконец животное это просыпается.

— Сны гадостные. Когда же это закончится?

— К арабам?

— А что не осталось ничего?

— Так ты жрал, будто только что с каменоломни.

— Сейчас я поведу тебя в лучший ресторан города. Все — только что из моря. Еще шевелится.

Пес замирает, сидит так с минуту, потом уходит в душ, слышно, как на всю мощь гудят струи. Это он дурь из себя выбивает. Только бы сердце выдержало. Но это еще не все. Он бреется, достает дорогую рубашку из сумки, брючки и все это так складно и здорово, что перед Сашей совсем другой человек.

Ресторан этот на рыночной площади. Таких ресторанов здесь десятка два и за всеми столиками люди сидят и отдыхают. Не жрут, не давятся кулебяками, а беседуют и попивают понемногу. Если стол в чекушечках и бараньи ребра на блюде, а пол в креветочной чешуе, значит — русские. Будь ты буржуй, будь мелочь командировочная или тля путевочная. С достоинством еще, бродяги, кушают. Перекати-поле. Потому, что каждый кусок у них, как последний.

Пес вспомнить, под каким навесом ему сладостней жралось, пытается — и не может. То ли под тем, то ли под этим. И они идут на набережную. Саша видит развалины древнего стадиона, памятник какому-то греческому хрюнделю, дома не то, как в Ставрополе, не то, как в Сухуми. Площади видит Саша и узкие улочки. Все ему интересно. Вот ветер с моря выдавил теплый воздух из близлежащих двориков и запах этого города во всей своей первозданности дополз до них и разлегся рядом.

Кафе на приморском бульваре классом повыше того, что они видели. Они садятся.

— Мне рицины литр, — говорит Саша.

— Одобряю, — отзывается Пес, — а мне маленькую узочки. И более ничего.

Им приносят горячий подсушенный хлеб, масло, уксус, салат неизбежный. Остальное потом. Остальное — в процессе созревания.

Пес смотрит на Сашу с сожалением.

— Что глядишь, хозяин?

— Смел ты стал. И груб. И не хозяин я тебе, а брат. Брат Алексей. А пригласил я тебя для серьезного разговора.

— Увольнять будешь?

— Могу и уволить. Хочешь расчет сейчас или утром?

— Лучше утром.

— Почему?

— Еще половина суток в табеле. Больше выйдет.

— Разумно. Только ты прежде меня выслушай, а потом решай сам.

Саша прихлебывает красное винцо и гоняет маслинку по тарелке. Тем временем несут маленьких жареных рыбок. Не хамсу, как в прошлый раз, а нечто вроде ставридок с палец.

— Слушай и запоминай. Послезавтра мы улетаем отсюда.

— Куда? В Израиль?

— Почему?

— К Святым местам.

— Ты меня, Болотников, не парь. Ты туда потом сам слетаешь. С семьей. Поклонишься и приложишься.

— Я про себя немного привирал.

— А ты не исповедуйся. В храме расскажи. Я когда паспорт твой отдал добрым людям для билета, они мне твое резюме на следующий день принесли. Так что, из нас двоих, не я скотина, а ты.

— Это как?

— Не продолжай придуриваться. Ты на своей земле живешь, в самолетах разумеешь. А болтаешься на озере и брагу жрешь.

— А что мне, как ты, в палачи?

— Как я, у тебя не получится. Учиться долго надо. А время ушло. Да и добрый ты излишне. Не годишься. А я злой.

— Ладно. А где мои самолеты?