—
Только что в туалете. Он мыл лицо.
—
Документы у вас есть?
—
Нет.
—
Поедем с нами.
—
Зачем?
—
Как он был одет?
—
Я… Я не заметил.
—
То есть как?
—
У него лицо такое страшное и он приблизился.
—
Хорошо. Но хоть куртка, что еще?
—
Серого цвета пиджак и брюки черные. Туфли не помню.
—
Рубашка…
—
Не помню.
—
Головной убор?
—
Не было.
—
Куда он делся?
—
Вышел.
—
И уехал?
—
И уехал.
—
На чем?
—
Не знаю.
—
А когда в туалет входили, много здесь машин стояло?
—
Одна.
—
Вот эта?
—
Нет, другая.
И мужчина дал описание машины. Через тридцать минут мужчину отпустили, записав номер домашнего телефона.
… Его остановили на следующем посту, примерно в тридцати верстах. Полицейских двое. Им лет по сорок и они русские. Это он понимает по полному отсутствию акцента и по некоторым национальным повадкам. Ну, их счастье. Он просто-напросто выходит из машины, даже не прихватив с собой оружия, и направляется к лесу, через поле.
…Он побежал. Метров триста до опушки леса. Поле в кочках и рытвинах, в высокой траве заболочено. В спину кричали на латышском, потом по-русски: «Стой, стреляем, стой». Но никто не бросился за ним. Полицейских двое. Машина застрянет, по всей видимости, сразу. Можно было и стрелять, но только зачем? Некуда ему было деваться, только он еще не знал этого, и потому, пригибаясь, раскачиваясь, ныряя влево и вперед, направо и назад неумолимо приближался к лесу, недоумевая, почему нет выстрела. Под конец он подвернул ногу, упал, поднялся, оглянувшись на миг, и, «достав» опушку, перекатился, а потом нырнул за первое дерево.
Он задыхался и сердце вспомнило свои худшие времена — подлые толчки и занудливые прострелы из-под лопатки навылет. Отбегал он свое.