Первый судья Лабиринта

Я пробирался осторожно, боясь наступить на многочисленные игрушки, валявшиеся по всему полу. Никогда не видел столько игрушек в одном месте.

— Ложись! — велел Свете Андрей, и пока она залезала на диван, снял пиджак и, повесив его на стул, сел.

— Мне… выйти или как? — спросил я с неохотой. Это что, он тут будет раздевать мою девушку? И, если честно, ужасно хочется посмотреть, как Андрей будет «эссенциалить».

— Как хочешь!

— А что, раздеваться надо?

Сказали мы одновременно.

Андрей посмотрел сначала почему-то на меня, потом — на нее.

Мне показалось, он даже слегка смутился.

— Если честно — положено. Но я могу и так, — сказал он без всяких эмоций.

— Тогда давай так.

Светка вытянулась на одеяле, как солдатик, и тут же закашлялась.

Андрей сложил руки ладонями друг к другу, как китаец перед чайной церемонией. Или японец? Потом протянул ладони к Свете. Подержал сначала, как мне думается, почему-то над желудком, потом — над головой, над шеей, над грудью и так, спускаясь, снова над животом… и чуть ниже. Судя по выражению лица, что-то очень его заинтересовало, даже удивило. Затем, растопырив пальцы, вернулся к той области, где, по моим представлениям, у человека располагаются легкие. И тут мне показалось, что он сидит за клавиатурой! Или за роялем! Ах да, у рояля ведь тоже клавиатура. Но я сначала подумал о компьютере. Впечатление усилилось, когда он стал быстро-быстро перебирать пальцами, то сближая, то отдаляя кисти рук. Ну честное слово — программист! Или пианист. И так он «играл», наверное, с минуту, а потом спросил:

— Зачем ты столько куришь? Все серое.

Светка, видимо, не нашлась что ответить, лишь шевелила губами.

Андрей попросил ее повернуться на бок, на живот, на другой бок и проделал то же самое. Когда Светка вновь улеглась на спину, он сказал, перестав двигать пальцами, но не опуская рук:

— Пневмонии нет. Но бронхит выраженный.

— Воспаления нет? — переспросил я. Он усмехнулся:

— Бронхит ведь — тоже воспаление. Короче — воспаления легких нет. Температуру снизить?

— А можно? — осторожно спросила Светка.

— Можно. Но — надо ли? Это ведь защитная реакция.

— А как-нибудь по-другому защитить нельзя? — взмолилась Света.

— Можно, — снова ответил Андрей. — В паутину полезем или локально?

— Чего? — спросила она. Ну я ведь просил!

— Ах, да. Ничего, все нормально, сейчас.

Он снова поднял руки к ее голове. И на этот раз стал совершать такие движения, будто вытягивает нитку из клубка. Я сразу почему-то вспомнил маму. Когда мне было лет четырнадцать, а Кириллу — восемь, он притащил откуда-то котенка. И вот этот кот, как и положено всем порядочным котам, уволок мамин клубок и катал, катал его по комнате. А потом мама сидела и распутывала, распутывала, и вновь и вновь тянула нить…

Вот то же самое делал сейчас Андрей. Он быстро закончил «прясть» над Светиным лбом, потом принялся «сучить нити» над грудью. А Светка, до сих пор кашляющая почти без перерыва, наконец перестала. Я устал стоять и присел прямо на ковер, не отрывая взгляда от пальцев Андрея. На этот раз он «распутывал нитки» довольно долго, а я все смотрел, как завороженный, и вдруг увидел…

Они стали проявляться. Сначала прозрачные, а потом — совсем настоящие, тонкие и блестящие, как медные проволочки. Я не понимал, откуда они начинаются и куда уходят, видел лишь их переплетения в пальцах Андрея, который без устали распутывал, распутывал, распутывал… И вот уже почти закончил.

— А почему они красные? — спросил я, с трудом веря своим глазам.

— Потому что воспаленные.

Андрей вытянул последнюю ниточку и вдруг резко обернулся.

— Что, подожди? — с радостным изумлением спросил он. — Ты их видишь? Правда, видишь аксели?

Светка уставилась на меня, как на какое-нибудь ископаемое.

— Я видел красные нитки, — пожал я плечами. Будто я знаю эти его аксели!

— Да, это и есть они. Распутанные узлы.

Андрей качал головой и пожирал меня глазами.

— С ума сойти, Стас! Никто не видит эти нити. Одна Рита их видела. Весь народ — и в академии, и на работе — только чувствуют. В худшем случае — тепло, в лучшем — осязают, как будто… песчинки пересыпают или правда вязание распускают, как на занятиях учили.

— А ты? — спросила Света.

— А я… всегда только песок. Покалывание. А то, что они красные, знаю лишь из учебника.

Андрей улыбнулся своим фирменным смайлом.

— А у меня, по-моему, все прошло, — осторожно, словно прислушиваясь к себе, сказала Света.

— Не все, конечно. Еще сутки бронхиальное дерево будет приходить в норму. И если ты ему поможешь — ингаляцию сделаешь пару раз или попьешь фиалку — а лучше сосновые почки, — будешь молодец. Но главное — курить не надо. Обещаешь?

— Да, — с удивлением сказала новоизлеченная, поднимаясь с дивана. — Андрюша, спасибо!

Ну, вот он уже и «Андрюша»! Авиценна наших дней!

Однако сердиться на него я не мог. Ведь он вылечил мою… Мою?

— Ой, что-то Катьки давно не слышно, — забеспокоилась тут Света, и мы вдвоем отправились на розыски. Андрей остался в комнате, похоже, он устал.

…А в зале в кресле перед телевизором безмятежно дрых ребенок. Спящего, мы и отнесли его в кровать.

* * *