Первый и непобедимый

Я обливалась потом под мешком с едой и мрачно думала, что, похоже, вторая зазноба души не чает в Ряхе, под завязку мешок набила. Лучше бы он за неё дрался, а не за эту жадную грудастую корову.

Оружия Ряха мне не отдал. Так и нёс сам, ковыляя, как стреноженная лошадь. Он поменял тактику: раньше для облегчения боли ругался вообще, но после привала принялся поливать бранными словами персонально начальника Службы Надзора за Порядком. С такой страстью, что начальник неминуемо должен был поперхнуться от икоты насмерть, если не врут, что человек икает, когда его вспоминают.

Мы шли и шли.

И вдруг настал миг, когда камни кончились. За спиной они вздымались бесконечными россыпями, но ноги мои уже стояли на плотном травяном ковре. Это было так необычно! Я встала на границе земли и камня, точнее не встала, а присела — одну руку положила на дёрн, другую — на горячую плиту. И замерла.

Ряха, лишь только каменные зубы остались позади, скинул сапоги и побрёл по траве босиком. Снова ругаясь непроходимыми ругательствами, но теперь уже от облегчения.

— Думал, не дойду, — сказал он, облегчив душу. — Теперь надо воду найти.

Я последовала его примеру и разулась. Идти по пружинящей траве было удивительно приятно.

— Раз трава, значит, где-то ручей обязательно есть, — бурчал Ряха, обшаривая взглядом местность. — Ага, похоже, там.

И он направился к группе кустов.

В неглубокой лощине, заросшей тальником, тёк ручей, причем тёк интересно: рождался в горах, выскакивал на равнину, а потом уходил в каменные поля, теряясь там, где-то глубоко под камнями. Быстрая вода ручья остро блестела на солнце, каким-то колючим блеском.

Мы припали к воде, как лошади на водопое. Она была холодная, зубы ломило.

Потом Ряха выбрал укромное место и, по-хозяйски оглядев его, сказал:

— Вот здесь и жить будем, — его величественный, практически королевский вид немного портили босые ноги.

— Долго? — спросила я, сбрасывая мешок с едой на траву.

— Пока у меня ступни не подживут, — освободился от оружия Ряха. — Иначе я по горам не ходок. А наш путь теперь — по бездорожью. Перевалы-то закрыты. Дураков шарить по всему Отстойнику, нас вылавливая, нет — будут выходы стеречь. Это правильно. Я бы так тоже сделал.

— А мы?

— А мы попытаемся через горы уйти.

— А почему попытаемся?

— Потому, — мрачно сказал Ряха. — В горах сама поймешь. Чайник давай.

И он стал разводить бездымный костерок.

— Еды у нас мало, — вздохнул он.

— Да ты что? — изумилась я. — Полный мешок.

— Если бы мы прямо сейчас через горы пошли — тогда да. Но неизвестно, когда я сапоги натянуть смогу. А босым по горам не пройдёшь.

— А куда мы попадём, если горы перевалим? — поинтересовалась я.

— А всё равно куда. Нам главное из Отстойника выбраться, потому что кругом места, где с дорогами получше, — рассудительно объяснил Ряха, подкладывая веточки в костёр.

— Ряха, — сказала я. — Как ты думаешь, мои в Огрызке живы?

— Не знаю, — сказал Ряха. — Не думай об этом.

— Как это? — удивилась я.

— Вот так. Им ты своими терзаниями не поможешь, а себя ослабишь. Силы береги. Это только кажется, что мы в безопасности. Мы в мышеловке, — Ряха встал, взял чайник и пошёл к воде.

— А я не могу не думать… — пробурчала я ему вслед.

— А ты учись, — посоветовал, не оборачиваясь, Ряха. — Пока время есть.

* * *

У ручья мы сидели неделю.

Блестящий красавец чайник превратился в закопчённого трудягу. Чайниковая хозяйка его любила больше, чем мы, наверное, сил не жалела, начищая до блеска. Мне же было лень счищать с него сажу песком и холодной водой, а Ряха вообще не придавал этому никакого значения.

Ряхины ноги заживали, но еда в мешке таяла, как он и предсказывал. А живности в узком промежутке между каменными полями и горами не было, не устраивало её это скудное место.

Когда Ряха снова натянул сапоги, мешок опустел на две трети.

— Завтра на рассвете выходим, — сказал он скучно.

Глава двадцать вторая РАССВЕЛО

Рассвело.

Поднявшееся над морем солнце осветило крутые бока гор. Мы затушили костёр, почистили чайник, собрали вещи и полезли вверх.

Здесь, в Отстойнике, горы были круче и выше, чем в окрестностях Ракушки.

Ряха решил, что в заросший непролазными зарослями распадок нам уходить не стоит, надо идти лобастым склоном, внизу более крутым, чем ущелье распадка, но зато открытым и не таким лесистым.

Очень скоро мне всё это надоело ужасно: сил хватало лишь на то, чтобы проползти десяток шагов, хватаясь за подворачивающиеся кусты и деревца руками, где нормально, где чуть ли не на четвереньках, чувствуя под коленками колючие веточки шиповника и прошлогодние сосновые шишки, которые как ощетинившиеся ёжики цеплялись своими растопыренными чешуйками за клочки сухой травы.

Потом приходилось останавливаться и отдыхать, тяжело глотая воздух. И пить хотелось страшно. Еще бы, пот от такого подъема струился по спине водопадом, только что в сапогах не хлюпал.

— Ничего, — хрипел рядом Ряха. — Выше поднимемся, легче станет.

Я кивала, чтобы показать, что слышу, и с тоской думала, что уже выдохлась вся, а прошли мы всего-ничего.

Потом мы вставали и снова лезли верх и вверх.